Послемрак
Шрифт:
– Даже если они больше ни на что не способны?
Букашка молча улыбается.
Мари размышляет над ее словами, потом говорит:
– Конечно, какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я – беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее – все тут же и развалилось…
– У тебя парень есть? – вдруг спрашивает Букашка. Мари качает головой.
– Так, может, ты еще девочка?
Мари краснеет,
– Ага.
– А чего ты стесняешься? Ничего стыдного нет.
– Угу.
– Что ж, никто пока не нравился?
– Встречалась кое с кем. Да все как-то…
– Нравился, но не настолько?
– В общем, да, – кивает Мари. – Что-то в нем, конечно, было, но до этого доводить как-то не захотелось… Я сама плохо поняла.
– Ну и ладно, подумаешь. Не захотелось – и не надо. Здесь-то чего себя заставлять? Я вот, честно сказать, с целой кучей мужчин переспала. Но если подумать – все это было скорее от страха. Когда меня мужики не очень хотели – боялась, что вообще никому не нужна. А когда хотели – не могла отказать как следует. Вот и все, без вариантов. А в сексе из страха ничего приятного нет. С каждым разом все меньше понимаешь, зачем на свете живешь… Соображаешь, о чем я?
– Кажется, да.
– Ну вот. Встретишь кого надо – тогда и в себе уверенности побольше будет, чем до сих пор. А с середины на половину хорошие дела не делаются. Некоторые вещи на свете получаются только в одиночку. А некоторые – только вдвоем. Уметь их совмещать – хорошая штука. А вот путать одно с другим никуда не годится.
Мари кивает.
Букашка задумчиво теребит мочку уха.
– Я, к сожалению, все это поняла слишком поздно…
– Послушайте, Букашка…
– Ну?
– Вы же обязательно убежите, правда?
– Ох, – качает головой Букашка. – Иногда кажется, что я убегаю от собственной тени. Хоть на край света от нее уматывай – она все равно за пятки цепляется. Разве можно оторваться от своей тени?
– Но, может, это не так? – говорит Мари. И, немного подумав, добавляет: – Может, это не ваша тень, а что-то совсем другое?
Букашка задумывается. И наконец кивает:
– Да уж… Придется разобраться с ней до конца. Ничего другого не остается.
Она смотрит на часы, крепко потягивается и встает.
– Ну что… Пойду поработаю. Ты поспи немного, а как рассветет – езжай домой. Договорились?
– Ага.
– За сестру не волнуйся, все будет хорошо. Мне почему-то кажется.
– Спасибо, – кивает Мари.
– Вы с сестрой, видно, не очень ладите… Но ведь когда-то было и по-другому. Вспомни тот момент, когда ты почувствовала, что на всем белом свете она для тебя – самый родной человек. Сразу, может, и не припомнишь. Но если постараешься, что-нибудь всплывет обязательно. Все-таки семья – это очень долгие отношения. И этот момент хоть однажды, да наступал…
– Я постараюсь, – обещает Мари.
– Я и сама часто о прошлом думаю, – продолжает Букашка. – Особенно теперь… И вот что замечаю. Если очень хорошо, изо всех сил постараться, можно вызывать из прошлого любые воспоминания. Все, что с тобой в жизни случилось. Все, что сама считала давно забытым. Только настройся на правильный ритм, оно тут же – раз! – и выскакивает. Из глубины памяти – прямо тебе в мозги. Но знаешь, что самое интересное? Наша память – ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего-то действительно важного не раскопать, хоть тресни…
Стоя посреди номера, Букашка помахивает пультом от телевизора.
– И вот что я думаю. Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо. Все равно какие воспоминания. Дорогие или никчемные, суперважные или нелепые – все они просто топливо. Газетная реклама или философские трактаты, грязная порнуха или десятитысячные банкноты – для огня, в который их бросают, все это просто бумага. Не будет же огонь полыхать по-разному, завывая то и дело: «О, Канта подкинули!» или «Ага, вечерние новости!» или «Ух ты, какие сиськи!» Огню все до лампочки… Вот так же и с нашими воспоминаниями. Ненужные, случайные, бросовые, одноразовые – все сгодится, лишь бы огонь не погас…
Букашка несколько раз кивает, соглашаясь с собой.
– А если бы внутри меня этого топлива не было, – продолжает она, – если б не было этих ящичков со всяким, казалось бы, хламом – я бы, наверное, уже давно сломалась. Уткнулась бы носом в колени и замерзла где-нибудь под забором. А пока могу что-то доставать из памяти – нужное, ненужное, все равно, – даже мою собачью жизнь еще можно за что-то любить. И когда кажется: все, конец, не могу больше, – просто жгу, что еще горит, и как-то бреду себе дальше…
Мари смотрит на Букашку снизу вверх, не отрываясь.
– В общем, Мари-тян, поройся как следует в памяти. Откопай там что-нибудь о своей сестре. Это будет хорошее топливо. И для тебя, и для нее.
Мари молчит.
Букашка снова глядит на часы:
– Ну все, я пошла!
– Спасибо тебе, – говорит Мари. Букашка машет рукой и уходит.
Оставшись одна, Мари оглядывается вокруг. Тесный номер «лав-отеля». Окон нет; за декоративными жалюзи проступает только ниша в стене. Не по комнате огромная кровать. Над изголовьем – пара дюжин кнопок неизвестного назначения. Прямо не постель, а кабина самолета. В углу – платный автомат: за стеклом поблескивают искусственной плотью вибраторы, а над ними порхают цветастые трусики-бикини вызывающих очертаний. Интерьер, что и говорить, для Мари непривычный. И все же она не ощущает от этих стен никакой агрессии. Напротив – здесь, в одиночестве, Мари наконец становится как-то надежно. И она с удивлением понимает, что так спокойно ей не было уже очень давно. Утонув в кресле, она закрывает глаза – и почти сразу проваливается в сон. Короткий, но очень глубокий. Тот, которого ей так не хватало.
16
Огромный, похожий на склад подвал, где по ночам репетирует джаз-банда. Окон нет. С высокого потолка свисают какие-то трубы. Вентиляция совсем слабая, поэтому курить запрещено. Ночь подходит к концу, основная часть репетиции завершилась, и после перерыва музыканты устраивают свободный джем-сейшн. Всего в подвале десять человек. Две девушки. Одна за пианино, у другой в руке сопрано-саксофон.
В компании электрооргана, контрабаса и ударника Такахаси выдувает затяжное соло на тромбоне. Неспешный блюз Сонни Роллинза, «Sonnymoon for Two». Исполняет парень неплохо. Берет скорее не техникой, а интонацией, общим рисунком фразы. Оригинальная манера игры. Закрыв глаза, Такахаси полностью растворяет себя в мелодии. Иногда его поддерживают простенькими риффами тенор-сакс и труба. Отдыхающие музыканты слушают их, подливая себе кофе из термосов, ковыряясь в нотах или ухаживая за инструментами. А после особо удачных пассажей одобрительно вскрикивают.