Послесловие
Шрифт:
— Да что ты, — отмахнулась. — Учиться — карточку иждивенца получать, а это триста грамм хлеба, а так я рабочую получаю — пятьсот пятьдесят.
Коля нахмурился:
— В день?
— Конечно, — улыбнулась. — И потом что сейчас-то? Нас наконец-то пару дней назад на восьмичасовой рабочий день перевели, сверхурочные сняли. Вздохнули хоть. А то ведь всю войну по двенадцать часов без выходных, а еще сверхурочные выработай. А есть хотелось, жуть. Правда и сейчас хочется. Ничего, наладится. Тебе в первую очередь отъедаться надо, отдыхать. Я завтра в день, в шести вечера
Мужчина все больше мрачнел, слушая сестру. Почему он не думал, как оно в тылу живется, каким трудом фронту продовольствие и все необходимое достается. Не думал, что вот такие девочки как Валюшка его, смешливая и озорная, у станка с утра до ночи стоят, голодные, не выспавшиеся…Полкило хлеба в день — ноги протянуть можно.
— У тебя водки нет?
Девушка настороженно глянула на него и лицом суровой сделалась — один в один мать, когда ругалась:
— Этой гадости в доме у нас не будет! И тебя, чтобы пьяным не видела.
— Ой, ой, какие мы грозные, — улыбнулся ей, а сам притих. Похоже режим и распорядок о чем он скучал, ему Валя не хуже армейского устава обеспечит.
И затылок ладонью огладил, невольно улыбаясь: приехал домой.
— Я Коля, девушка нервная, запах алкоголя на дух не переношу, аллергия у меня на него. Знаю, пьете, как приходите, каждый день да через день. Только с тобой такого не будет. Я маме обещала за тобой присматривать, и буду. И на жалость ты меня не возьмешь!
Мужчина немного растерялся от непривычного тона девушки: резко, твердо, не сказала — постановила.
— Нуу… Ты меня за кого приняла-то? Я за встречу…
— За встречу чай попьешь! Я тебя предупредила. Травитесь вы этой заразой, здоровье свое не лечите, а еще больше подрываете. Не дам себя губить! Один ты у меня, а я у тебя! Все, закрыта тема.
— Ты еще психани. Хороша встреча! — рассердился Николай. — Домой вернулся, чтобы мне пигалица права качала!
— Ты покричи еще! — уставилась как мать, один в один. Санин тут же притих, на секунду даже попутав, кто перед ним. А Валя смягчилась, подошла, обняла:
— Один ты у меня, Коленька, понимаешь? И я у тебя одна. Хуже нет, когда рядом ни одной души близкой. Не хочу я тебя терять, потому губить себя не дам, хоть закричись, хоть ногами затопочись. Я, как мама умерла, в церковь втихаря ходила, все молила за тебя, чтобы хоть ты уцелел, выжил. Сохранил тебя Господь, а здесь я сохраню.
Николай хмурился: не ладно с Валюшкой. Видно и у нее детство с юностью мимо проскочило, под воем сирен и артналетом остались. Худо было же здесь, если комсомолка в церковь начала ходить, молиться. Свернуло девчонку.
Но сказал, о чем даже вроде бы и не думал:
— Ты бы и за Леночку молилась. Лучше бы ее твой Господь сохранил.
Валя лишь по щеке, шрамами изуродованной провела — больно-то, жалко, спасу нет.
В макушку брата поцеловала, слезы не сдержав.
— Наладится, Коленька не один ты. Найдешь себе подругу жизни.
Это сочувствие хуже пули доставало, размягчало.
Мужчина поморщился: нет сил и желания ей объяснять, что подругу жизни у него война отняла, а дальше нет жизни без подруги. К чему это девчонке? Не поймет, да и хватает ей горестей, чтобы еще он свои ей на плечи взваливал.
— Устал я. Мне б помыться да поспать.
— Вода есть, правда холодная.
— А это мне без разницы.
— Тогда иди в душевую, а я тебе постелю в зале.
Только все равно не сразу спать легли. Долго еще на кухне сидели уже после того, как Николай ополоснулся, вспоминали знакомых, жизнь прежнюю. И поняли — хватит раны бередить, разошлись по комнатам.
Николаю непривычно было на простынях спать, с подушкой. Невольно та хата, в которой они с Леночкой жили вспоминалась. Заворочался — душу от этих воспоминаний выворачивало, тоска сердце сжимала и плакать, как пацану хотелось. И поплакал бы, да мужик он, и точно знает — легче не станет. Как заснул, не понял, отрубился как всегда. А приснилось жуткое — Леночка по полю бежала, вокруг снаряды рвались, взрывами земля вздымалась. Он кричал в отчаянье — ложись! А она не слышала, к смерти бежала…
— Неет!!! — и очнулся — трясет кто-то. За плечи схватил безумный ото сна — Валя.
— Тише, Колюшка, сон это. Водички попей, уйдет кошмар, — кружку ему подносит, глаза огромные с испуга и жалость в них, слезой плещет.
— Извини, — прошептал.
— Дурачок. За что? — погладила по голове, как маленького. Только маленькая-то она.
— Ложись спать, Валюша, нормально все.
— Правда?
— Правда, — погладил ее по голове, вымучив улыбку.
Утром Николай встал рано — привычка с рассветом на ногах. Послонялся, пару папирос выкурил, а тут как раз радио заработало и огорошило его сообщением: "Сегодня, пятого июля, прибывает первый состав с фронта с победителями над немецко-фашистскими захватчиками".
"Ох, ты", — хмыкнул. Понятно стало, почему их состав вчера в Подмосковье выгрузила — для этого помпу встречи готовили.
Да он и не в обиде. И вообще, настроение отличное — дома!
Но вскоре Валя встала. За завтраком из омлета на яичном порошке и воде, Николай узнал от нее про нормы продуктов на одну карточку и понял, что то, что было на фронте — не самое страшное, и война еще не закончилась — теперь предстоит война с нищетой и голодом. И перерывы на отдых здесь только на руку «врагу», значит, без них и обойдется.
Настроение как-то само вниз ухнуло.
Но ничего, есть у него теперь смысл — сестренка, ради нее и будет жить. И поможет, чем сможет. Не будет она больше голодать.
В тот же день он встал на учет в военный комиссариат, где «нытьем», где «катанием» добился быстрой выдачи паспорта и уже на следующий день явился для принятия должности.
Генерал долго изучал его документы, потом не менее долго изучал его, разглядывая из-под густых бровей ордена и медали на груди:
— Не рано на работу? Отдохнуть не хочется?