Послы
Шрифт:
Прогулки, имевшие целью осмотреть что-нибудь или куда-то зайти, в Париже были неизбежны и естественны, а поздние сборища в очаровательном troisi`eme, прелестной квартире, когда там сходились мужчины, и обстановка, благодаря табачному дыму, музыке, более или менее благозвучной, беседе, более или менее разноязыкой, в принципе мало чем отличались от времяпрепровождения в утренние и дневные часы. И ничто, — в чем не мог не признаться себе Стрезер, откинувшись на стуле и куря сигарету, — так мало походило на сцену насилия, как даже самый бурный из этих вечеров. Тем не менее вечера эти проходили в спорах, и Стрезер в жизни не слышал такого множества мнений по такому множеству проблем. В Вулете тоже не боялись высказывать разные мнения, но от силы по трем-четырем вопросам. Под стать этому было и другое отличие: в Вулете при расхождении во мнениях, пусть немногочисленных, но глубоких, их высказывали
Воспоминания эти, однако, возникали лишь попутно, в целом же его дело положительно принимало неудачный оборот; нервы у него были натянуты до предела и единственно потому, что он не умел применять насилия. Когда он задавал себе вопрос: «Неужели он ничего не добьется?» — у него был такой вид, будто ему желательно это насилие спровоцировать. Однако было бы в высшей степени нелепо, если бы в поисках облегчения он стал такого рода желаниям потакать; вполне достаточно было и того, что единственное принятое им приглашение повергло его в трепет из-за своего достоинства. Неужели он ожидал, что Чэд станет вести себя непорядочно? Стрезер мог задать ему этот вопрос, но предусмотрительно задавал его самому себе. Он смог — правда, сравнительно недавно, точнее, всего несколько дней назад — оживить в себе первородную грубость, но при первом же постороннем взгляде предпочел изгнать ее, словно незаконно приобретенную вещь, даже из собственного поля зрения. Однако отклики на это все еще продолжали поступать в письмах миссис Ньюсем, и, читая их, он порой готов был упрекнуть ее в отсутствии такта. Разумеется, он тут же краснел от стыда, правда, более в силу необходимости разъяснений, чем по причине укоров совести, вовремя спохватываясь, что при всем старании с ее стороны она вряд ли могла так быстро набраться такта, как он. Ее такт находился в зависимости от Атлантического океана, Главной почтовой конторы и крутизны глобуса.
Однажды Чэд пригласил его на чашку чаю с немногими избранными, в узком кругу, и на этот раз включавшем мисс Бэррес. С бульвара Мальзерб Стрезер ушел вместе с тем, кого в письмах к миссис Ньюсем обыкновенно именовал милым мазилкой. У нашего друга были все основания видеть в нем, как ни странно, единственного человека, с которым Чэд, по его наблюдениям, поддерживал близкие отношения. Крошке Билхему было в другую сторону, тем не менее он из любезности составил Стрезеру компанию, и отчасти благодаря этой любезности они, когда начал накрапывать дождь, продолжили разговор в приютившем их кафе. Час, только что проведенный у Чэда, оказался для Стрезера весьма насыщенным; он имел беседу с мисс Бэррес, попенявшей ему за то, что он так и не выбрался к ней; к тому же его осенила счастливая идея — как помочь Уэймаршу обрести непринужденность. Тут, пожалуй, многого удалось бы достичь, внушив адвокату, что он пользуется успехом у этой леди, чья быстрая сообразительность по части всего, что казалось ей забавным, развязывала Стрезеру руки. Впрочем, она и сама всячески старалась выяснить, не в ее ли силах облегчить ему задачу относительно его блестящего протеже, и предлагала притушить священный гнев, заронив в мозгу его приятеля мысль, что даже в этом шатком мире существует возможность завязать тесные связи. И какие связи! Которые, можно считать, послужат ему украшением и благодаря которым его будут катать в coup'e [38] с оборками и перьями и обивкой, насколько Стрезер успел разглядеть, из синей парчи. Самого Стрезера ни разу не катали — по крайней мере, в подобного рода экипаже, где лакей помещается на переднем сиденье. Ему случалось ездить с мисс Гостри в наемных кебах, с миссис Покок, раз-другой, в ее кабриолете, с миссис Ньюсем в четырехместной коляске, и, естественно, на линейке в горах, но похождения друга намного превосходили его личный опыт. И сейчас он достаточно быстро показал собеседнику, каким несостоятельным в качестве всеобщего ментора и на сей раз скорее всего чувствует себя этот странный индивид.
38
карете (фр.).
— В какую игру, черт возьми, он играет? — Стрезер тут же дал понять, что имеет в виду вовсе не толстого господина в кафе, увлеченно стучавшего костяшками домино, а радушного хозяина, принимавшего их час назад, на счет которого он теперь, сидя на бархатной банкетке и окончательно отбросив всякую последовательность, позволил себе роскошь нескромности. — Когда же наконец я схвачу его за руку?
Крошка Билхем в раздумье посмотрел на собеседника почти с отеческим добродушием:
— Неужели вам здесь не нравится?
Стрезер рассмеялся: вопрос и в самом деле звучал забавно, и наш друг продолжал в том же духе:
— Нравится-не нравится тут ни при чем. Единственное, что мне может нравиться — это сознание, что он прислушивается ко мне. Вот я и спрашиваю вас: как, по-вашему, так это или не так? Скажите, эта особа… — Он всячески старался показать, будто просто ищет подтверждения, — порядочна?
Его собеседник сразу принял ответственный вид, но в ответственности этой сквозила уклончивая улыбка:
— О какой особе вы говорите?
За вопросом последовала пауза: оба молча уставились друг на друга.
— Ведь это же неправда, что он свободен. Любопытно, — спросил, недоумевая, Стрезер, — как он все-таки устраивается?
— Так под «особой» вы Чэда имеете в виду? — осведомился Билхем.
На мгновение Стрезер словно ушел в себя: кажется, он вновь обретал надежду.
— Поговорим о каждом из них по порядку, — сказал он, но тотчас сам сорвался: — Так у него есть женщина? Я, естественно, разумею такую, которую он по-настоящему боится, такую, которая делает с ним все что хочет!
— Ну это просто очаровательно! — мгновенно отозвался Билхем. — Почему вы раньше меня об этом не спросили?
— Нет, не гожусь я для такого дела! — вырвалось у нашего друга. Этого непроизвольного восклицания оказалось достаточно, чтобы Крошка Билхем стал осмотрительнее.
— Чэд — недюжинная натура, — заявил он как бы в объяснение и добавил: — Он очень изменился.
— Так вы тоже это видите?
— Насколько он стал лучше? Конечно. Думаю, это каждый видит. Только я не уверен, — вздохнул Крошка Билхем, — что он мне меньше нравился таким, каким был прежде.
— Он, стало быть, теперь совсем другой?
— Как вам сказать, — не сразу приступил к ответу молодой человек. — Я не уверен, что природа предназначила ему быть таким лощеным. Знаете, все равно, как новое издание старой любимой книги, исправленное и дополненное, приведенное в соответствие с сегодняшним днем. Но она уже не такая, какой вы знали ее и любили. Впрочем, вряд ли возможно, — пустился он в рассуждения, — чтобы он — я, во всяком случае, знаете ли, так не думаю — чтобы он вел, как вы изволили выразиться, какую-то игру. Он и вправду, полагаю, хочет вернуться домой и всерьез приняться за дело. Он способен посвятить себя делу, которое еще больше обогатит его и разовьет. Правда, тогда он уже не будет, — продолжал Билхем, — тем изрядно потертым старомодным томом, который так мне мил. Но я, разумеется, человек дурных правил, и, боюсь, если мир станет жить, как мне хочется, очень забавный это будет мир. Мне, если угодно, тоже следует отправиться домой и заняться каким-то делом. Только я, пожалуй, скорее умру — умру, и все. Так что мне нетрудно ответить «нет, не поеду», и я знаю, почему не поеду, и готов защищать свои доводы перед всеми, кто бы сюда ни пожаловал. Но все равно, — закончил он, — можете быть уверены, я и слова против не скажу, — я имею в виду, Чэду, — ни слова против ему не скажу. По-моему, это лучшее, что он может сделать. Ему, как видите, не очень-то тут хорошо.
— Вижу? — уставился на него Стрезер. — Мне кажется, я вижу как раз обратное — редкостный случай душевного равновесия, обретенного и сохраняемого.
— О, за этим еще многое кроется.
— Я так и знал! — воскликнул Стрезер. — Вот за фасад-то я и хочу заглянуть. Вы говорили о старой любимой книге, которую до неузнаваемости отредактировали. Кто же редактор, позвольте узнать?
С минуту Крошка Билхем молчал, глядя перед собой.
— Ему надо жениться, — сказал он наконец. — С женитьбой все уладится. Он ведь и сам хочет.
— Хочет жениться на этой особе?
Билхем и на этот раз долго медлил с ответом, меж тем Стрезер, считая собеседника вполне осведомленным, едва ли мог угадать, что последует.
— Он хочет быть свободным. Он, знаете, не привык, — объяснял молодой человек со свойственной ему ясностью, — быть таким хорошим.
— Стало быть, — сказал, поколебавшись, Стрезер, — вы удостоверяете, что он хорошо себя ведет.
Теперь Билхем, в свою очередь, выдержал паузу, и его молчание было исполнено значения.