Послы
Шрифт:
— Ты был «бесподобен», «бесподобен» по нашему излюбленному выражению — тех, кто смотрит спектакль с галерки, — и это ее довело. Довело тем сильнее, что она убедилась: ты не ведешь никакой игры, не преследуешь ту цель, какую преследует она. Я имею в виду — цель нагнать страх.
Чэд не без удовольствия мысленно обозрел прошедшую неделю в поисках возможностей такого толкования.
— Я только старался быть с ней ласковым и приветливым, — приятным и внимательным, да и сейчас стараюсь.
Стрезер улыбнулся: как спокойно и ясно у Чэда на душе!
— Право,
Но как раз этого Чэд с его возвышенными представлениями о дружбе принять не мог. Ни за что!
Они оставались на балконе, где после дня невыносимой и ранней — не по сезону — жары ночной воздух особенно посвежел; оба поочередно стояли, прислонившись спиной к перилам, и все вокруг — стулья, цветочные горшки, сигареты, свет далеких звезд — гармонировало с настроением души.
— Отвечать вам одному? Ну нет! Мы согласились ждать вместе и решать вместе. Я так и сказал Салли: мы все решали и решаем вместе, — заявил Чэд.
— Я не боюсь взять на себя ношу, — отвечал Стрезер. — И не для того сюда, по крайней мере, пришел, чтобы ты снял ее с меня. Я, пожалуй, пришел для того, чтобы, образно говоря, на минуту-другую присесть на корточки — в том смысле, как опускается передними ногами на колени верблюд, чтобы легче стало спине. Впрочем, по-моему, все это время ты сам за себя решал. Я тебя не трогал. И сейчас хотел бы только сперва знать, к какому заключению ты пришел. Большего я не прошу и готов принять твой вердикт.
Чэд запрокинул голову к звездам и медленно выдохнул колечко дыма:
— Все так, я же видел…
Стрезер помолчал.
— Да, я предоставил тебя самому себе. И, кажется, вправе сказать, что с того первого часа или двух, когда призывал тебя к терпению, ничем тебе не досаждал.
— О, вы были сущим ангелом.
— Ну, если на то пошло, мы оба были сущими ангелами — вели абсолютно честную игру. Да им тоже обеспечили самые вольготные условия.
— Ах, — сказал Чэд, — и еще какие! Им была открыта, была открыта… — Казалось, он, попыхивая сигаретой и все еще устремляя глаза в небо, искал нужное слово — или, может быть, читал их гороскоп? Меж тем Стрезер ждал услышать, что было «им» открыто, и наконец получил ответ: — Открыта возможность не касаться моих дел, пойти на то, чтобы просто повидаться со мной и дать мне жить как живу.
Стрезера такая программа устраивала, и он явно дал понять, что местоимение во множественном числе, которым его юный друг обозначил миссис Ньюсем и миссис Покок, звучит для него без разночтений. Правда, Мэмми и Джим остались за бортом, но это лишь служило доказательством того, что Чэд знает, какие мысли бродят в голове его собеседника.
— Но они на это не пошли — чтобы ты жил как живешь.
— Нет, не пошли, — повторил Чэд. — Такого они и на минуту не могут допустить.
Стрезер задумчиво курил. Высокий балкон, на котором они стояли, был словно нравственным помостом, откуда они могли, глядя вниз, обозревать свое недавнее прошлое.
— У тебя, как ты знаешь, не было ни малейшего шанса, что они допустят такое и на мгновение.
— Разумеется — ни малейшего. Только если бы они захотели подумать, что…
— Но они не захотели! — Стрезер давно уже все расчислил. — Они ведь не ради тебя сюда пожаловали, а ради меня. И вовсе не за тем, чтобы посмотреть собственными глазами, чем ты тут занимаешься, — а чем я занимаюсь. Первый росток их любопытства при моей постыдной медлительности неизбежно должен был смениться вторым, и за этот второй, если мне позволено развернуть мою метафору, а ты не возражаешь против того, что я так выпячиваю это гнусное дело, они в последнее время и уцепились. Иными словами, когда Сара села на пароход, целью поездки был я.
Чэд принял такое толкование событий с пониманием и сочувствием.
— В хорошенькую историю вы, стало быть, из-за меня попались!
Стрезер снова выдержал паузу, за которой последовал ответ, раз и навсегда исключающий ноту жалости и раскаяния. Во всяком случае, пока они вместе, Чэду предстояло от нее воздержаться.
— Я уже «попался», когда ты меня нашел.
— Помилуйте, это вы меня нашли, — рассмеялся молодой человек.
— Я? Нет. Я тебя на месте не нашел, а ты сразу меня нашел… Что же касается их приезда, то это было делом совершенно неизбежным. Впрочем, они получили огромное удовольствие, — заявил Стрезер.
— Я для этого немало постарался, — сказал Чэд.
Его собеседник не преминул и себе отдать должное:
— И я тоже. Даже сегодня утром… когда миссис Покок удостоила меня визитом. Она получает удовольствие хотя бы от того, что, как я уже сказал, не боится меня; и, по-моему, я в этом ей всячески содействовал.
Чэд навострил уши.
— Она вела себя с вами очень гадко?
— Как тебе сказать, — поколебавшись, ответил Стрезер. — Она держалась как очень важная персона. Говорила чрезвычайно категорично и в итоге высказалась кристально ясно. Впрочем, никаких угрызений совести я не испытывал. Я понимал: приезд их был неотвратим.
— Да, мне тоже хотелось увидеть их собственными глазами. Так что ради этого…
Никаких угрызений совести Чэд не испытывал. А Стрезеру, видимо, это и было нужно.
— Вот в результате их визита ты и увидел своих родственников собственными глазами, не говоря уже о прочем. Разве это не самое существенное?
Чэд взглянул на старшего друга так, словно благодарил за то, как он это выразил.
— А вам совсем нипочем, что вас околпачивают, если уже не околпачили. Ведь околпачивают же?
Он спросил таким тоном, словно осведомлялся, не мучает ли Стрезера насморк или не натер ли тот себе ногу. С минуту Стрезер молча курил.
— Я хотел бы снова встретиться с ней. Мне необходимо с ней встретиться.
— Да, необходимо. — Чэд замялся: — То есть, вы имеете в виду… с моей матушкой?
— О, с твоей матушкой?.. Не совсем.
Этой недомолвкой миссис Ньюсем словно была отброшена куда-то очень далеко. Однако Чэд все же попытался уточнить, где Стрезер видит ее место.