Посмертное проклятие

Хусейн Саддам

От ее слов каждая волосинка в бороде Иезекиля возликовала, ведь именно такого ответа он ждал больше всего. Поэтому он тут же в нетерпении спросил:

– Хорошо, так когда в таком случае мы поженимся?

– Потерпи немного, Иезекиль, – на этот раз Нахва назвала его по имени без добавления обычного «шейх», устранив тем самым всякие церемонии между ними.

– Ну потерплю я, а дальше-то что?

– Прежде всего должна сказать тебе, что со дня смерти моей матери прошла всего лишь неделя, а этого недостаточно.

Должно пройти по меньшей мере две недели, чтобы ты мог посвататься ко мне, а потом и жениться.

Иезекилю хотелось, конечно, чтобы она ответила «завтра», но он сразу же согласился, не веря, что Нахва так быстро примет его предложение.

– Будь по-твоему, великодушная моя!

– Послушай меня еще, Иезекиль.

– Я весь внимание.

– Посватать меня ты должен не у дядей моих, при всем моем к ним уважении, потому что я состою с ними не в прямом родстве, а так, седьмая вода на киселе. Посватать меня ты должен у всего племени в присутствии глав всех семей, и уважаемых людей, и молодых людей, которых все у нас знают, а может, и всех без исключения.

– К чему это заводить в нашем племени новые обычаи? Да и как нам накормить такую ораву?

– Не беспокойся, я сама все устрою. Все девушки племени будут готовить, печь хлеб и носить воду, а что до животных на убой, то у моей семьи этого добра хватает. Есть верблюды, козы, бараны, есть, на худой конец, не дающие приплод овцы.

Иезекиль довольно быстро, пусть и нехотя, согласился, так велико было его желание поскорей жениться на Нахве.

– У меня есть еще одно условие.

– Говори, свет очей моих.

– Ты объявишь перемирие на семь дней между тобой и теми, кто не признал твоего шейхства.

Лицо Иезекиля побледнело.

– А это еще зачем? – в его голосе послышалось раздражение.

– Единство всего племени под твоими знаменами для меня важнее всего. Полагаю, и для тебя тоже. Быть может, Аллах попустит сердцам людей в эти семь дней очиститься, и это случится во многом благодаря нам с тобой. Особенно если я возьму на себя женщин из числа несогласных, а ты займешься мужчинами. Ты ведь знаешь, Иезекиль, что женщины могут повлиять на мужчин.

Иезекиль внимательно слушал ее, поглаживая бороду и одобрительно кивая головой.

– Как знаешь и то, что женщины ценят мир больше, чем мужчины. Хотя женщина может быть и жестокой, когда побеждает своего врага.

При этих словах лицо Иезекиля снова побледнело, но Нахва нарочно не смотрела ему в глаза, чтобы окончательно не привести его в замешательство.

– Для женщины устойчивость гораздо важнее, чем для мужчины. И это поможет мне заставить женщин надавить на их мужей, чтобы те пошли на примирение. Остальное – за тобой. Надеюсь, тебя не нужно учить, что делать дальше. Ты ведь на заговорах и интригах собаку съел, – сказала она

как бы шутя, но имея в виду то, что сказала.

Оба засмеялись, каждый думая о своем.

– А ты, должен тебе сказать, хитра.

– Твоя школа, Иезекиль. Что же касается третьего условия…

– Господи, помилуй! – вскричал Иезекиль.

– Аллах помилует непременно, Иезекиль, нужно только очистить душу.

– Дай-то Бог.

– Разве не хорошо было то, что уже произошло? – она загадочно улыбнулась, словно бросая ему смертельную наживку. – Так вот, третье условие таково: племя должно собраться в доме юноши, с которым я в тот день танцевала.

Иезекиль одернул абу и вскочил. Его затрясло, и, забыв о том, что они говорили шепотом, он произнес во весь голос:

– Это условие хуже, чем все вместе взятые! Нахва осталась сидеть на месте.

– Садись. Похоже, женщины, когда любят или ненавидят, способны придумать такое, что и в голову не придет самым сообразительным из мужчин.

Иезекиль с недовольным видом сел.

– Кто бы мог подумать, что Нахва, женщина, может придумать такое, что не придет в голову хитроумному Иезекилю?

Теперь Нахва смотрела ему прямо в глаза. Лицо Иезекиля все перекосилось, когда она назвала его хитроумным.

– О Аллах, говори наконец. Послушаем, что пришло тебе в голову.

– Я ведь так и не встречалась с тобой с того дня, а ты ни разу не поинтересовался почему. И вот появляешься здесь, когда на мою мать опустилось Божественное предопределение.

– Да будет Аллах милостив к ней, – Иезекиль решил осторожно разведать, что творится в ее голове. – Кто бы мог подумать, что обычный деревянный столб может упасть и убить человека.

Он почувствовал, что сболтнул лишнего.

– Хотя, скажу я, столб довольно толстый.

– Да, Иезекиль, видишь, что может сделать судьба с человеком, когда ей становится это угодно? Невозможно поверить, что простой деревянный столб может лишить человека жизни.

Нахва ненадолго замолчала, и от ее молчания у Иезекиля чуть было не сдали нервы, но она заговорила снова.

– Разве что ей было на роду написано. Удар оказался таким сильным, что ее голова едва не раскололась на две части, такая глубокая рана.

Нервы Иезекиля, и без того натянутые как струна, при этих словах лопнули бы совсем, если бы Нахва не заключила:

– Каждому из нас определен свой день, Иезекиль. Должно быть, Аллах пожелал сделать как лучше.

Нахва действительно думала, что, возможно, так оно и есть, однако Иезекиль истолковал ее слова по-своему. Она так измотала его своими подозрительными намеками, что теперь он готов был соглашаться со всем, что бы она ни сказала, только бы не разоблачила его. Он ведь так до сих пор и не знал, что правда давно ей известна.