Посмертный образ
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что дневник подбросил Смулов? – переспросил Стасов, которому все рассказанное Настей и в самом деле стало казаться бредом.
– Я хочу сказать, что Шалиско вполне может не иметь к этому дневнику никакого отношения. Я скажу даже больше: поскольку я человек нахальный, особенно когда у меня такой пожар, как сегодня, я уже успела с утра позвонить Гмыре и спросить, что написано в дневнике Алины. Кое-что я даже записала под его диктовку. Вот такой, например, пассаж: «Все-таки Паша – на редкость милый человек. Я каждый раз порываюсь отдать ему деньги за те роскошные розы, которые он мне приносит на глазах у изумленной публики, а он каждый раз отказывается. Мне так неудобно, что он тратится, а он хохочет.
За столом воцарилось молчание. Стасов допивал остывающий кофе и думал о том, что найти аргументы, опровергающие только что услышанное, будет непросто. Но их нужно найти обязательно, иначе… Что – иначе? Придется смириться с необъяснимым? Смулов не мог убить Алину Вазнис. В его положении это все равно что убить самого себя, загубить лучший свой фильм, прекратить режиссерскую деятельность. Зачем ему убивать Алину? Зачем?
– Зачем? – невольно повторил он вслух.
И Коротков откликнулся как эхо:
– Зачем? Асенька, зачем Смулову убивать Алину? Ты видишь причину?
– Нет, – покачала она головой. – Причины я не вижу. Поэтому и боюсь, что все это полный бред. Остается дневник. Может быть, в нем есть хоть что-нибудь, хоть намек, хоть полслова. Я поеду к Гмыре, возьму этот дневник и буду читать, пока не выучу наизусть. Но чует мое сердце, что это бесполезно. Если бы там было что-нибудь, изобличающее преступника, он не подбросил бы дневник Шалиско. Он же понимал, что если мы выйдем на Павла, то и дневник найдем, и прочитаем, что в нем написано. Кроме того, Гмыря сказал, что записи относятся к периоду с ноября 1993 по март 1995 года. Если причина убийства возникла позже, то в дневнике об этом вообще нет ни слова и быть не может. Одна надежда: там есть какой-нибудь нюанс, который поможет хоть что-то понять. В первую очередь, понять саму Алину, настоящую, а не ту, которую нам нарисовала кисть гениального художника. Знаете, что еще я поняла из фильмов Смулова? Он нас с вами ни в грош не ставит. Он считает нас дураками.
– С чего ты взяла? – вскинул брови Стасов. – Разве это как-то проявилось?
– В жизни – нет, а в фильмах проявилось. У него все преступления раскрываются не сыщиками, а кем-нибудь из заинтересованных персонажей. Супругами погибших, детьми, братьями, друзьями. Кем угодно, только не сыщиками и не следователями. По-видимому, он считает милиционеров недалекими и глуповатыми, и если это так, то наверняка где-то ошибся, чего-то недоглядел, полагая, что в тонкости мы все равно не вникнем. Любой человек, занимающийся творчеством, проецируется в своих произведениях. Хочет он этого или нет, но проецируется. Поэтому и фильмы Смулова так похожи были друг на друга. Он их снимал про одно и то же, про то, что у него сильнее всего болело. Правда, только до «Извечного страха». Потом с ним что-то произошло. В «Сириусе» считают, что это был расцвет их любви с Алиной, ведь и Алина с того момента стала играть намного лучше. Может, следует здесь поискать?
– Вряд ли, – хмуро откликнулся Коротков. – Два года – многовато для причины убийства. Ведь все утверждают, что в последние два года у них все стало совершенно замечательно. Что же, они притворялись целых два года, скрывая от всех медленно зреющий конфликт? Нет, не похоже.
– Не похоже, – согласилась Настя. – Предлагай другое направление поисков, я на все согласна.
– Ага, как что, так сразу мне решение принимать, – возмутился Коротков. – Хитрая ты больно. Не могу я ничего придумать, огорошила ты меня, Настасья. Знаешь, что я предлагаю? Давай сделаем перерыв. Ты поезжай к Гмыре, возьми у него дневник Алины и читай, а я сегодня займусь другими делами. На мне еще четыре убийства висят помимо нашей кинозвезды. Между прочим, если мы с тобой собираемся не опаздывать на работу, то нужно выдвигаться, уже четверть десятого.
– Да-да, Юрик, сейчас поедем. Ну а ты, Слава? Что ты все молчишь? Скажи что-нибудь.
Стасов поймал себя на том, что, слушая Настю, думает о Татьяне. До чего же они похожи! Нет, конечно, они совсем разные, эта Каменская худая и бледная, а Таня – полная, крупная, кровь с молоком. Каменская – оперсостав, Татьяна – следователь. Анастасия недавно вышла замуж в первый раз, а Татьяна уже дважды побывала замужем и, бог даст, скоро вступит в третий брак с ним, Стасовым. Они совсем разные, но в то же время чем-то неуловимо похожи. Может быть, своей способностью увлекаться тем, что делают. Правда, Каменская день и ночь думает о работе, а Татьяне ее следственные дела давно уже осточертели, она тянет лямку только ради милицейской пенсии, а истинное удовольствие получает от творчества, книги пишет. Как он соскучился…
– Что я могу сказать? – грустно ответил он. – Если тебе нужны аргументы «против» твоей теории, я могу попробовать их собрать. Если хочешь, я сегодня еще раз поговорю со всеми и уточню, кто был первоисточником информации о Семенцовой и о поисках контактов с Козыревым. И вообще, кто, что и когда слышал от Смулова об Алине Вазнис. Тогда либо твои домыслы подтвердятся, либо нет. Больше ничего придумать не могу.
Настя ласково улыбнулась.
– Спасибо тебе.
Каменская
Дневник Алины она читала целый день, запершись в своем кабинете на работе. Гмыря был прав, записи относились не к последнему периоду, они начинались 17 ноября 1993 года и заканчивались 26 марта 1995 года. Никаких намеков на конфликт со Смуловым. Наоборот, если Алина и писала о нем, то в каждом слове звучало безграничное уважение и благодарность к нему.
Судя по записям, у Алины частенько случались резкие перепады настроения, она впадала в тяжелую тоску, хандрила. Иногда ей снился какой-то неприятный сон, и после этого она долго переживала. Вот, например, запись от 8 декабря 1993 года:
«Он опять пришел ко мне во сне. То же лицо с большим родимым пятном, те же глаза, те же тонкие губы. Странно, что за столько лет он совсем не изменился. Мне кажется, что лицо его осталось таким же, каким было много лет назад, когда я увидела его впервые. Как хорошо, что можно больше не бояться…»
Сон про «то же лицо» упоминался далее 2 января 1994 года, 15 февраля, 7 мая, 20 сентября и в последний раз – уже 2 марта 1995 года. Совершенно очевидно, что он беспокоил Алину все реже и реже.
Иногда мелькали записи о Павле Шалиско, в основном речь шла о том, «какой Паша молодец, не забыл позвонить в гостиницу». Но фактических обстоятельств, или, как говорят, – фактуры, в дневнике было совсем мало. Алине не нужен был дневник, чтобы рассказывать в нем о повседневных событиях своей жизни. Он был нужен для того, чтобы думать, анализировать, делиться переживаниями. Например, целых двенадцать страниц были посвящены старому французскому фильму «Двое в городе» с Жаном Габеном и Аленом Делоном: