Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера

Робисон Джон Элдер

– Ладно. Помоги мне переложить все это в шкаф, только аккуратно. Только сначала уберем телевизор – освободим место. Подай-ка мне филлипсовскую отвертку из чемоданчика с инструментами.

Общими усилиями мы расчистили ложе для Микроба. За все это время он не проявил ни тени интереса к моим изобретениям для сцены. Я был разочарован.

Одно мне было ясно: пока Микроб не узнает точно, как завтра спланировать день – с паромом до Детройта и долгожданными магазинами, – он спать не ляжет. Так и получилось: Микроб собрался с духом и отправился к портье. Он на цыпочках подкрался к стойке, напустил на себя бывалый вид, и спросил:

– Скажите, как добраться до пристани, откуда ходят паромы в Детройт?

За

стойкой дежурила девушка лет двадцати, прыщавая, с виду совсем деревенщина. Она посмотрела на Микроба с недоумением.

– Паром до Детройта! – повторил он чуть ли не по слогам, решив, что она не поняла.

– Э-э-э-э-э-э… Не знаю, – озадаченно проблеяла она. Да, обслуживание в гостиницах, где мы останавливались, не всегда было по первому разряду.

Микроб прибежал обратно в номер и напустился на меня:

– Джон Элдер, ты меня разыграл, что ли?

Но у меня уже был наготове ответ.

– Оглядись. Решай сам. С тех пор, как мы прилетели, ты видел хоть один магазин одежды и обуви?

И Микроб снова попался на удочку.

– Вроде нет, – промямлил он в растерянности. Но, растерянный или нет, Микроб все так же страстно желал купить наряды, которые видел на страницах журналов.

– У здешней общины главное событие года – фестиваль святого Клива, – объяснил я брату. – Наш концерт как раз открывает фестивальную неделю. Ты ведь не видел, как «Кисс» вышли из церкви и поехали по магазинам в Мехико?

Микроб решил, что я прав.

– В общем, не веришь мне, спроси кого угодно, – закончил я.

Микроб опять поспешил вниз, в вестибюль, а я прокрался за ним, чтобы подслушать. Он подошел к первым встречным – приятной супружеской паре средних лет.

– Простите, вы не знаете, откуда отходит паром до Детройта? – очень вежливо спросил Микроб.

– Извини, мы сами из Сан-Франциско, – супруги улыбнулись славному мальчику в светленьких кудряшках. Такие вот приятные люди вроде них покупают славных детишек вроде Микроба и держат вместо домашних животных. Но Микроб сегодня не хотел быть домашним животным. Он хотел новую одежду.

Микроб понял, что надо поискать кого-нибудь из местных. Лучше всего гостиничного служащего. Но не такого, как девица за стойкой, а толкового. И он отыскал уборщика, который подметал коридор у служебного входа. Уж уборщик-то наверняка местный, уж он-то знает про паром.

– Скажите, пожалуйста, как добраться до пристани, откуда уходит паром на Детройт? – Микроб все еще старался быть вежливым мальчиком.

Уборщик вылупил на Микроба глаза и едва не выронил тележку с ведром, тряпкой и шваброй.

– Че-го-о-о? – спросил он.

– Мне надо поехать за покупками. Как добраться до парома?

– Паром до Детройта? Парень, ты что, спятил? Хочешь купить что – топай в магазин! По нашей улице через полмили будет магазин! – Уборщик зашлепал прочь, бурча себе под нос: – Идиот малолетний! – Потом откашлялся и сплюнул на ковровую дорожку.

Микроб остался стоять столбом посреди коридора с жалкой улыбкой на лице. До него наконец дошло, что ему натянули нос. Но он не сказал ни слова.

Я крадучись вернулся в номер, весьма гордый собой. Разыграть четырехлетнего ребенка сможет любой дурак, а вот поди разыграй четырнадцатилетнего! Тут нужно быть мастером своего дела. Я осознал, что Микроб повзрослел и поумнел. Наверно, у меня уже больше никогда не получится так ловко его провести.

Скоро он совсем вырастет, и имя Микроб перестанет ему подходить. Надо будет придумать какое-нибудь взамен. Имя, которое ему дали родители, Крис, не пойдет ни в коем случае.

На другой день я отвез Микроба в большой универсальный магазин. После концерта он отбыл домой с огромным пакетом обновок, более или менее довольный. Когда он объявился в следующий

раз, то клянчил у меня велосипед.

Глава 16

Срастись с машиной

Многие аспергерианцы питают особую приязнь к машинам, механизмам. Порой я думаю, что мне легче общаться с качественным механизмом, чем с человеком. Почему так получается? Я много размышлял над этим вопросом, и пришел к нескольким выводам. Во-первых, с машинами я всегда главный, я их контролирую. Мы взаимодействуем не на равных. Неважно, велика ли машина, все равно я главный. Машины не возражают, не спорят. Они предсказуемы. Они не обманывают и не обижают меня.

Людей я понимаю с трудом. Не умею считывать с них информацию. У меня плохо получается на взгляд определять, нравлюсь ли я им, или они на меня сердиты, или просто ждут, пока я что-нибудь скажу. А с машинами таких сложностей не возникает.

Я испытываю симпатию к самым разным машинам. Попробую объяснить подробнее.

Представьте, что вы попали на концерт, и зал набит до отказа. Вы стоите в огромном зале, – размером с футбольное поле, – на платформе, где помещаются все пульты управления светом и звуком. Вы смотрите в сторону сцены поверх моря голов. В зале пока что кромешная тьма, но вам видны светящиеся надписи «не курить» или «выход» над дверями. А когда ветерок дует в вашу сторону, вы чуете запах травки. (Кстати, почему в зале ветерок?) Потолок в зале такой высокий, что кажется облачным небом. А вокруг вас клубится разгоряченная толпа. Словно светлячки, мелькают огоньки зажигалок и лазерных указок. Толпа похожа на единый огромный организм. И вам хорошо стоять на возвышении, в одиночестве, отдельно от нее, да еще за ограждением, которое охраняют от публики.

Хотя концерт еще не начался, в зале уже шумно. Вы знаете, что публика эта способна слететь с катушек и завестись в мгновение ока. Вы настороженно прислушиваетесь, не начнется ли стрельба. Беспокоитесь, не пронес ли кто в зал ножи. Вглядываетесь в темноту, высматриваете охрану, которая должна стоять между толпой и краем вашей платформы. И, когда вы находите глазами две могучие фигуры в черных футболках с надписями «служба безопасности», у вас становится легче на душе.

За пределами зала, на улице, жара под тридцать градусов. Пятничный июньский вечер. Перед началом концерта директор тура сказал, что в зале девяносто две тысячи человек, а очередь на входе в зал растянулась на полмили. В зале, по идее, должен работать кондиционер, но воздух горячий. Вы потеете и чувствуете, как от толпы исходит запах разгоряченных тел. Хорошо бы выйти подышать, думаете вы, но при мысли о том, что придется прокладывать себе дорогу через весь забитый публикой зал, – а пройти надо пятьсот футов, – вы отказываетесь от своей идеи. А при мысли «вдруг начнется пожар?» вы просто содрогаетесь.

Чем больше затягивается ожидание в темноте, тем сильнее это будоражит толпу. Публика нервничает. Вы видите только светящиеся надписи «не курить» и подсветку пультов рядом с собой. Вы уязвимы. Если толпа взбунтуется, вы знаете, что первым делом кинутся именно на вас – ведь вас видно.

Об этом вы и думаете, пока ждете.

Вы стоите на возвышении вместе с осветителем, звукооператором, директором тура и ответственным за пожарную безопасность. Толпа волнуется все больше, изнемогает от нетерпения, а через несколько минут начинает петь. Остаются считаные минуты до начала концерта. Перед вами загорается красная лампочка. Главный осветитель наклоняется вперед, включает микрофон, прицепленный к воротнику, и говорит: «Ну, ребята, пора начинать». Вы протягиваете руку и зажигаете свет. Когда нажимаете первую кнопку, у вас что-то сжимается в животе. «А если ничего не случится? Если не сработает?» – проносится у вас в голове.