Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
Не было уже никакой магической завесы при подходе — лишь судорога отвращения непонятно к чему пробежала по лицу и рукам.
Наверное, беги доктор с Ираидой чуть быстрее или поторопись со стартом — и все кончилось бы совсем иначе. Но они несколько секунд лишь оторопело созерцали происходящее, а когда побежали, то рядом, локоть к локтю, а не наперегонки…
Человек в светлом костюме выскочил из-под веранды стремительно, как чертик из коробочки. В руке у него был пистолет. Не медля ни мгновения, не имея цели напугать или заставить отступить, он вскинул оружие и выстрелил дважды…
Доктор успел толкнуть Ираиду в плечо и даже бросить руку к своему «айсбергу». Но руку его отшвырнуло ударом, а самого крутануло на месте, и понадобилось долго-долго поворачивать голову, чтобы увидеть стрелявшего, а потом все загородило собой небо, сначала дневное, но стремительно ночнеющее…
Ираида, изогнувшись на бегу, подхватила с дорожки половинку кирпича и метнула ее, как топор. Кирпич ударил человека с пистолетом в лоб и отлетел высоко вверх, оставив красный след. Человек уронил пистолет, сделал шага два и, не сгибая ног, рухнул во весь рост.
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
В который раз я родился? Можно посчитать. У мамки с папкой. Потом в возрасте пяти лет, когда свалился в строительную траншею аккурат между двумя торчащими кольями. Потом еще через год, когда перебегал пути перед поездом — Господи! с паровозом впереди! с черным маслянистым паровозом! — споткнулся, упал на рельсы, но как-то успел оттолкнуться и откатиться. И в тот же год, когда четверо идиотов постарше меня бросили в костер противотанковую мину, она долго не взрывалась, и тогда меня послали посмотреть — хорошо ли лежит. Я сходил и посмотрел. Мина лежала хорошо. Вернулся, сказал, что все нормально, и побежал по своим делам — помнится мне, на рыбалку. А минут через двадцать грохнуло… Пацанов собирали в ведра.
В школе — как раз было мое дежурство по классу: мыть доску и полы, — обвалился потолок, но именно в этот момент я пошел менять воду в ведре.
Потом был Афган, была Москва, где меня (и это я понял много позже) страшно тянуло покончить с собой, да только чужими руками: «…чтоб не сам, чтобы в спину ножом…» — и далее по тексту. Но об этом я уже писал.
Свойство организма: угадывать близкую опасность и успевать среагировать, не отчитываясь перед сознанием. Наверное, так.
Вот и сейчас — окажись мы к этому гаду чуть ближе, он убил бы меня. И Ирку. Наверное. А так — я отделался дыркой чуть выше ключицы, в том месте, где шея переходит в надплечье (счастье: на сантиметр левее — и абзац сонной артерии, на полтора — спинному мозгу…), и двумя сломанными ребрами слева. Мой верный «айсберг» меня спас хотя бы таким способом — подставив себя под пулю.
И в первые минуты я даже радостно думал, что — обошлось…
Конечно, было больно, противно, обидно, стыдно.
Как физиолог я знаю: при шоке мгновенно расслабляются сфинктеры, организм мудро и предусмотрительно стремится избавиться от всего, что может осложнить течение травматического процесса: содержимого желудка, кишечника, мочевого пузыря…
Но знаете — обоссаться в присутствии любимой девушки… это нелегко пережить. Хотя — предрассудок. Но все равно нелегко.
Сначала, если говорить строго, сознания я не терял. Но состояние быстро стало полубредовым, как от фальшивой водки с ацетоном. А через четверть часа вообще поехала крыша. Ираида наклонялась надо мной, но я ее не узнавал. Казалось, что все вокруг обсели птицы. Странные птицы, которые одновременно и видимы, и нет. И хотя предметы и люди были отчетливы и ярки, небо оставалось черным. Зато его было видно даже потом — через потолок.
В нем висели такие же черные звезды. Они медленно шевелились, как амебы.
Меня несли, вертели, раздевали. Было смешно, как от щекотки. Я оглядывался по сторонам, будто что-то искал. Уперся взглядом в маленькую дверцу. Вскоре для меня перестало существовать все, кроме нее. Люди, хлопотавшие надо мной, были бестелесными призраками. Стены и потолок — условностью, придуманной специально для игры. И только дверь была подлинной, истинной. Предельно, абсолютно истинной, важной, как ничто другое.
Я знал, что должен туда попасть.
— Ведь с ним что-то не так? — Ираида не отпускала локоть Криса. — Скажи, не так?
Он в ответ только молча накрыл ее руку своей.
Вообще все шло не так. Вместо молниеносного налета с молниеносным отходом получалось что-то вроде захвата варварами города фей: изумленные блуждания по улицам, разглядывание фасадов и внезапная робость у входов в храмы…
Захваченная дача была, по сути, только навершием немаленьких подземных хором, построенных достаточно давно. Сейчас армагеддонянки — солидные пожилые женщины, проявившие такую неожиданную силу в рукопашной схватке, — явно перебарывая страх, обследовали их, постоянно натыкаясь на следы каких-то богоосквернящих действ. Была там стена, разрисованная кровавыми знаками. Была яма, полная кошачьих черепов…
Но была и самого современного вида то ли химическая, то ли фармакологическая лаборатория с полной телевизорной коробкой упакованных в фольгу таблеток и запаянных в пластик шприц-тюбиков. Было несколько очень неплохих компьютеров, объединенных в сеть. Было что-то вроде студии звукозаписи — тоже с отличным оборудованием. Была мастерская — противоестественная помесь чего-то высокотехнологичного (один промышленный микроскоп шестисоткратного увеличения чего стоил…) и слесарки при ЖЭКе…
И — еще не остыла, еще излучала старое пыльное тепло массивная отражательная печь.
Пленные, охраняемые старушками-армагеддонянками, вели себя достаточно нелепо — за исключением того, который ранил доктора и которому Ираида засветила в лоб. Он все еще валялся без сознания, хотя дышал хорошо. Время от времени у него розовели щеки и глаза начинали бегать под веками. Но даже рукопожатие Коломийца не разбудило его, а значит — приходилось ждать.
Остальные, кажется, изо всех сил сдерживались, чтобы не начать хохотать. Все происходящее казалось им остроумной и довольно злой шуткой, которую они сами учинили над своими пленителями и которая вот-вот завершится каким-то особо смачным аккордом.
— Неужели ты ничего не можешь придумать… ты, такой умный, такой…
Подошел Коломиец, потоптался рядом. Вздохнул.
— Что? — вскинулся Крис.
— Да вот… — и Коломиец поднял руку на уровень глаз. В колечке, созданном большим и указательным пальцами, сверкала зеркальной никелевой рубашкой пуля. — Смотри, Мартович, что я выковырял. Из пистолета этого черта. Сюда гляди — видишь ободок? А вот так он — снимается… — Коломиец поскоблил пулю твердым желтым ногтем. — Фольга — не фольга, но тонкий металл и мягкий. А под ним…