Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
— Кадуцей? — уже поняв, что к чему, все же переспросил доктор.
— Он самый. Может, и знаете вы, да скажу: не самый добрый это символ. Видно, медики римские большими циниками были, что взяли его в покровители: означает он ключ к некоей двери: между живым и неживым, правым и неправым, добрым и злым. Прошедшим и грядущим… Бог римский Янус из кадуцея взошел. И крест, на котором Христа распяли, — тоже из кадуцея…
Он ушел, и в ту же секунду возник Коломиец — словно сработал свой трюк артист-трансформатор.
— Евгений Феодосьевич… — начала было Хасановна, но он плюхнулся в кресло для гостей, хлопнул по подлокотнику так, что звук в панике заметался по комнате, и велел:
— Выкладывайте. Все.
— Э-э… — начал доктор. — Что-то слу…
Коломиец взглядом заткнул ему рот, но потом дернул щекой и коротко рассказал, что обнаружила утренняя смена охраны. Видимо, ночной смене досталось по полной выкладке. У одного из ребят клочьями выпадали волосы, а второй — бывший сержант-контрактник, прошедший Чечню без единой морщинки на лбу, — был вроде бы нормален, но все время куда-то искоса поглядывал, хихикая, и не замечал, что обмочился.
Просто чудо еще, что они не взорвали дом: газ на кухне был открыт, и лишь благодаря выбитой ураганом форточке его не скопилось достаточно…
Рассказать «ночники» не могли ничего.
Время от времени то там, то здесь с охраной происходили необъяснимые случаи. Скажем, в прошлом году в банке «Рос-стех» охранники вынесли и отдали кому-то мешок с тремя сотнями тысяч долларов; или в позапрошлом двое ребят из маленького агентства «Гиант», охранявшие реконструируемый домик, вдруг воспылали взаимной страстью и допустили кражу японских черных лаковых стеновых панелей на какую-то чудовищную, не укладывающуюся в голове сумму…
Теперь, похоже, пришла череда «Тимура».
Но «Тимур», потряс толстым пальцем Коломиец, это вам не «Гиант»… это вы не на тех напоролись…
Потом он отдышался чуть-чуть, вытер шею платком, спросил у Ираиды чего-нибудь этакого со льдом и устремил на Хасановну пристальный взор:
— Ну, а теперь — слушаю.
— Шварц, — покорно сказала Хасановна. — Дора Хасановна Шварц. Родилась в одна тысяча девятьсот восьмом году в Самарканде. Образование домашнее, высшее. В партии с двадцать четвертого. С января. В том же году, в феврале, прошла отбор и была зачислена в орготдел Рабкрина; в июне переведена в оперативный отдел на должность сотрудника. С декабря — комиссар оперотдела. В этом качестве с января двадцать пятого по декабрь двадцать седьмого исполняла роль лаборантки в «Лаборатории 5-зет». Затем курировала несколько программ Спецотдела ОГПУ. В тридцать четвертом году вернулась в орготдел и занималась общими вопросами обеспечения секретности перспективных исследований, а также теорией конспирации. С тридцать девятого по сорок третий находилась на нелегальном положении. В сорок третьем и сорок четвертом — в партизанах, с сорок пятого по сорок седьмой — в комиссии по реперсонализации. Затем до пятьдесят первого — секретарь комиссии по ликантропии. В пятьдесят первом осуждена по Ленинградскому делу, с этапа бежала и до пятьдесят восьмого вновь была на нелегальном положении — занималась мелиорацией в Узбекистане. С пятьдесят восьмого по шестьдесят четвертый возглавляла Первый отдел в Ташкентском НИИ синтетического волокна — на самом деле институт занимался кибернетикой, перспективными системами связи и проблемами государственного управления. Грохнули его вместе с Хрущевым… было такое московское «ОКБ-9бис», коллеги… большую телегу накатали, три папки вот такой толщины…
— Знакомое название, — сказала Ираида.
— Постой, племяшка, — отставил ее Коломиец. — После. А дальше-то что было, Хасановна?
— Дальше я недолго проработала у Королева, светлая ему память, а потом восстановили Спецотдел и вспомнили обо мне, и я туда вернулась. Но уже только на общие вопросы обеспечения секретности. И вот — до девяносто второго…
Коломиец набычил голову.
— Понятно. Это понятно. Вы мне вот что скажите, Дора Хасановна… вопрос непростой, но все же: вам, получается, девяносто лет. Выглядите вы на семьдесят, а здоровья — молодые позавидовать могут. Это у вас природное?
— Вопрос поняла. Я связываю это с лекарством, которое принимала в пятьдесят седьмом после несчастного случая на рытье канала. У нас работал один ученый таджик, Мурадов, бывший зэк. Он-то и спас мне жизнь, дав несколько капсул очень сильного стимулятора — «драконьей крови». Я выздоровела, хотя врачи поставили на мне крест. И до семидесяти лет вообще не чувствовала никаких изменений в организме.
— Вы виделись потом с этим Мурадовым?
— Да. Он даже некоторое время работал в нашем НИИ. Где-то через год его забрали в Москву.
— В «ОКБ-9бис», очевидно? — спросил Коломиец.
— Почему вы так решили, Евгений Феодосьевич?
— Потому что через несколько лет их директор необъяснимым образом помолодел…
Установилась некоторая тишина.
— Подождите, — вдруг задохнувшись, сказала Хасановна. — Я вспомнила. Я все думала, на кого похож этот вчерашний шаман. Если его подстричь…
— Мурадов? — подсказал Коломиец.
Хасановна кивнула.
— Никого не берет время… — Ираида вопросительно побарабанила пальцами по столу. — Перечисляю: Панкратов, шаман, директор Ященко… отчасти — Дора Хасановна…
— И я знаю еще одного, — сказал Коломиец задумчиво. — Чует мое сердце-вещун, что нам стоит с ним связаться…
Зазвонил телефон.
— Розыскное агентство «Аргус», — заученно произнесла Хасановна. — Говорите, пожалуйста, громче. Нет, он в отъезде. Я думаю, часа через три. По телефону? Нет, заказы мы принимаем только при личной явке. Таковы наши правила. Нет. Категорическое нет. До восьми вечера. Хорошо, я запишу…
Она что-то черкнула в блокноте, бросила трубку.
— Наглецы, — сказала она в пространство.
— Дядь Жень, — Ираида была настойчива, — ты глянь, как сплетается: нестареющий Панкратов, нестареющий шаман, действующая машина времени…
— Сплетается, племяшка, сплетается так, что уж и не разглядеть, где и что, — тяжело сказал Коломиец. — Не расплести… Вот в чем дело. Не расплести. А рубить — и боязно, и нечем.
— Нечем? — тихо спросила Ираида.
— Забунтовали мои тимуровцы… — Коломиец криво усмехнулся. — Не ожидал такой плюхи.
— Выгнали тебя? — вдруг понял доктор.
Коломиец кивнул:
— Развод, раздел и распил имущества…
— И …никто?..
— Трое со мной ушли. Фантомас, Бурчало да Нинка-Впотьмах…
— Бурчало… это Павлик? Он же дежурил сегодня! — вспомнила Ираида. — Это он облез?
— Он самый. Но вот, видишь — решился продолжать… Зацепило его за живое. Эх, не думал я, что так меня высушат…
— Подожди, — сказал практичный доктор. — Что же у нас остается в результате деления?