Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
— Не надо ротом говорит ему, — предупредил Вася Ираиду испуганно. — Большой колдун-шаман, духов зовет, знает как.
— Эх, — сказал пленник, — маху я с тобой дал, Симбо. Мало что шустрый — так еще и везучий какой оказался…
— Зачем вы вс… это делали? — спросила Ираида мрачно.
— Заа-чеммм… — протянул пленник. — Иначе не получалось. Этот узколицый баран… по-другому он, понимаете ли, не мог. Не возбуждался до должного уровня гениальности.
— Ну и что?
— Ну и все. Ха-ха. Как в анекдотце. «А ты еще кто? — Твоя смерть. — Ну и что? — Ну и все!»
— Здорово, — сказала Ираида очень серьезно. — Жизненный анекдотец. Это все, что хотел сообщить? Заклеиваем?
— А, черт… да нет же. Слушайте, как вас зовут-то? А то неловко…
— Дальше, — велела Ираида.
— Ну… что вы вообще намерены со мной делать?
— Сначала с твоей помощью мы найдем шамана. Потом… посмотрим. Лично я просто утопила бы вас обоих. Без затей.
— Значит, могут быть варианты…
— Наверное.
— Послушайте. Вот вы, оба. И попробуйте понять. Шамана этого должен убить я. Только я — и никто другой. Это… это самое главное. Даже не знаю, можно ли объяснить… Я должен его убить, вот и все. Это… это святое.
— Кто же мешал?
— Было не время… Нет. Такое нужно делать, когда… когда …когда все вот-вот кончится. Когда он будет готов торжествовать. И убивать надо не исподтишка. Чтобы — глаза его видеть. Только так.
— Здорово, — повторила Ираида. — Жаль, не получится.
— Почему?
— Потому что я вас просто утоплю. Обоих. И все.
— Девочка… Ты просто не представляешь, с кем имеешь дело. Сюда приедут двадцать отморозков, с оружием… да они даже не будут возиться с дверью и с охраной вашей жалкой — шмальнут в окошко из огнемета, и все. Ну и все! — ты по-няла?
— А как ты думаешь, почему ты все еще живой? — спросила в ответ Ираида. — Вот на этот самый случай.
— Вряд ли поможет.
— Значит, будем помирать вместе. Всего-то делов.
Пленник зашипел.
— Слушайте. Я не знаю, как доказать… Все, что мне надо, — это дождаться нужного момента и убить Эшигедэя. И это все! Вообще все! Я жизнь на это положил… Хотите два миллиона долларов и бразильские паспорта? Прямо сейчас?
— З рукава? — спросил дед Григорий.
— Позвоню — и привезут.
— Правду у нас кажуть, що в Москви грошей куры не клюють. Не встыг прыихаты, а вже два мильйоны долларив пропонують, — як з конопель…
— Дед, вот ты смеешься, — сказала Ираида, — а он всерьез. С ума сойти.
Вновь приоткрылась дверь, и появился Вася.
— Ира, госпожа. На телефон, бжалста. Эмерикан посолство.
— Вот видишь, голубь, — сказал дед на чисто русском. — А ты — Бразилия, Бразилия…
И воткнул в приоткрывшийся рот пленника аккуратно свернутое кухонное полотенце с фальшивым вышитым петухом.
Рифат сидел за пультом и внимательно смотрел на круглый зеленый экранчик — видимо, контролировал, не подслушивает ли кто.
— Из посольства, — сказал он негромко. — Без лажи.
Ираида взяла трубку.
— Слушаю…
— Здравствуйте, госпожа Шипицына, — сказали на том конце провода приятным голосом с легким и тоже приятным акцентом. — Ираида Павловна. Меня зовут Джо Линденлауб, я третий секретарь посольства США в вашей стране. Я имею приятную возможность сообщить вам, что майор Дуглас Фогерти жив и желает встречи с вами, чтобы лично засвидетельствовать уважение и безмерную благодарность. Я также передаю вам личную благодарность Президента Соединенных Штатов за важное участие в деле освобождения военнопленных. И передаю приглашение на прием, который состоится двадцать шестого июня в семь часов вечера в загородной резиденции посла. Очень скоро вы получите отпечатанное приглашение на два лица с указанием маршрута и адреса, но за вами, разумеется, будет прислан персональный автомобиль. Я прошу не отказать господину послу в этом приглашении. До скорой встречи.
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
От слов «…два миллиона долларов и бразильские паспорта» я очнулся, и секунд тридцать чувствовал себя нормально. Очень болела шея, чуть меньше — ребра, но в голове вдруг оказался полный порядок.
Чуть расщелив веки, я смотрел через комнату на связанного человека, который несколько веков назад пытался убить меня, и не испытывал к нему никаких чувств. Он сидел на моем любимом зеленом диване, под картиной, купленной на Арбате за двести долларов и изображающей старинный корабль: обросший каким-то темно-зеленым, с прозолотью, мочалом — в свете полной луны. Пока я лежал и считал, сколько таких картин можно купить на два миллиона, дед Грицько заткнул Ященке рот полотенцем, а потом, когда Ираида вышла, обронил:
Де два, там и пять. Пизнише обговоримо.
На меня будто полили из горячего чайника. Но надо было стерпеть, не заорать и даже не шевельнуться. Что я и смог — кое-как…
А потом опять накатила волна мутного киселя, в котором я захлебнулся.
Все время, пока в квартире покойного Сильвестра шел осмотр места происшествия, пока обмеряли и рисовали комнаты, фотографировали трупы — самого Сильвестра и епископа-армагеддонянки Екатерины, — пока все посыпали черным порошком в поисках необычных следов и отпечатков, — барон Хираока провел в состоянии полного расслабления, и поэтому на него не обращали никакого внимания. Несколько раз занятые милиционеры будто бы натыкались на что-то, всматривались с недоумением — и бежали дальше, тут же забывая обо всем, что ухитрялись заметить…
Он ровно смотрел на убитых, на живых, в окна, залитые внезапным дождем, на ветви рябины, вздрагивающие под ударами крупных капель. Сами собой приходили стихи.
Летней бабочки след Повис над цветком. Не кончается миг…Барон редко записывал свои стихи, а последние годы все чаще забывал те, что держал в памяти. Стоило ли жалеть? Деление бытия на земное и возвышенное все меньше волновало его. Предпринятая им и Грицьком экспедиция, возможно, так ничем и не кончится, лишь путь домой — а домом барон по-настоящему считал Чижму и свой лесной дворец на тайной поляне — окажется длиннее остатка жизни. Что делать…