Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
Впрочем, я таковых и не предполагал. Несчастным совпадением случайностей оказался я причастен мятежу, оттого и не хотел усугублять своего и вашего положения. Я не разделял мстительных замыслов бедного Лунина, не лелеял вместе с безумными поляками мысль о сибирском бунте. Разумеется, Сибири я предпочел бы знакомый Кавказ — но уж сие было не в моей воле. Почти ни с кем из своих товарищей по несчастью не сделался я близок, да и не прилагал к тому усилий; хотя, впрочем, слыл добрым малым, ведь иначе в этих краях и выжить невозможно.
«Сибирь ведь тоже Русская земля», — поется в одной каторжной песне. По-персидски жаркое лето — и лютая, бесконечная зима, когда вой пурги способен поколебать даже самый могучий рассудок. Дикость и нищета рудничных поселений здесь соседствуют с опрятностью и достатком казачьих станиц, грязные ругательства вдруг перемежаются изысканным бонмо из уст какого-нибудь варшавского карточного шулера. Да, впрочем, все это вы знаете из моих писем. А ваши письма живили меня, понуждая сохранять человеческий облик. Многие, многие мои соузники так и погибли здесь, сраженные отчаянием, болезнями и вином, на которое денег всегда доставало, поскольку припасы в Сибири чрезвычайно дешевы.
Государь-император по милости своей постепенно смягчал условия нашего содержания. Доступно стало выписывать книги и хороший табак. Стараниями Сашеньки я ни в чем не нуждался. Нужно было лишь найти себе достойное дело, чтобы не прозябать в ничтожестве.
Знания, полученные мною в армии и в университете, вкупе с астрономическими приборами позволили мне составлять подробные карты окрестностей. Обратился я и с просьбой на Высочайшее имя дозволить мне провешить маршрут железной дороги чрез всю Сибирь к Тихому океану — все равно ведь необходимость в ней рано или поздно возникнет — и тем самым облегчить труды потомкам. Прошение мое оставлено было без внимания, равно как и все прочие, касающиеся рудничного дела или заготовки корабельного леса, за который та же Англия платила бы червонным золотом.
Не было ремесла, которого я там не освоил бы; не было науки, основ которой я бы не изучил. От сельской знахарки узнавал я названия и свойства целебных трав; странствующий буддийский монах в благодарность за спасение из полыньи дал мне скопировать карту, на которой проложен был путь к запретной земле Шамбала; старообрядческий начетчик раскрывал передо мной переплеты книг, которых касалась рука Грозного Иоанна.
Велика, велика Русь потаенная!..
Старообрядцы на всякое историческое событие имеют свой особенный взгляд и уж, наверное, ни в чем не согласились бы ни с Карамзиным, ни даже с Татищевым. Петра Великого почитают они Антихристом. Один из старообрядческих анекдотов о нем показался мне забавным: якобы однажды Государь, упившись до белой горячки, выехал верхом на берег Невы; водяные валы, поднятые на реке ветром, померещились ему толпою, рвущейся на приступ. Петр погнал было коня прямо в воду, где, несомненно, и погиб бы, но змея запутала конские ноги и удержала сумасбродного всадника, так что Фальконетов монумент поставлен, в сущности, в честь змеи…
Вообще народными сказаниями, легендами и песнями заинтересовался я чрезвычайно. Видимо, лавры Казака Луганского и Кирши Данилова не давали мне покоя. Я обращался и к переселенцам, и к туземцам, исправно посещал свадьбы и похороны, церковные праздники и языческие обряды, с помощью хлебного вина и восхитительной здешней медовухистарики становились разговорчивей, молодые — бойчее. Да и надо же было мне хоть к чему-то приложить свои нерастраченные энергические усилия! Кроме того, начал я также изучать туземные языки и наречия и скоро сделался прямой полиглот, то есть с бурятом изъяснялся по-бурятски, с тунгусом — по-тунгусски и т.д. Должно заметить, что языки сии отличаются необычайной выразительностию и дышат дикой поэзией.
Так, от старообрядца Селивана Ерохина удалось мне записать былину «Добрыня Никитич и Фулюганище» и новый извод славной песни про разбойника Чуркина; от Прасковьи Федотовны узнал я заговоры от черевного трясения, сердечной лихорадки и множества других болезней; тунгусский охотник Кутыгир в течение пяти ночей напел мне сказание «Даламдя-кургуз и Тыктыгин-бобок», чрезвычайно напоминающее Шекспировых Ромео и Юлию. Вообразите Меркуция в оленьей парке, пораженного ударом пальмы (род туземного копья с широким лезвием)!
Несмотря на все усилия православных миссионеров, вдохновленных подвигами епископа Иннокентия, распространившего слово божье до самой Русской Америки, языческие суеверия здесь еще весьма сильны. Лекарей очень мало или нету вовсе; тунгусских больных пользуют шаманы или камы — род жрецов. Во время камланийсвоих последние кружатся до исступления наподобие персидских дервишей, после чего распевают, оборотившись лицом к северу, волшебные свои песни. Нередко случается, что больные после того выздоравливают. Позже и мне самому пришлось испытать целебную силу колдовских заклятий. Кроме лекарских обязанностей, камы также являются хранителями и носителями туземной истории и словесности.
Продолжая штудии свои в течение нескольких лет, внимание мое привлекли сказки о небольшом загадочном племени, именуемом нимуланы. Сей народ, в отличие от тунгусов, тубаларов или кето, не кочует по тайге, ища все новых охотничьих либо рыболовных угодий, но живет постоянно на одном месте, и место это представляется простодушным нашим язычникам совершенно недоступным. Земля нимуланов есть некое подобие Елисейских Полей или, лучше сказать, Островов Блаженных. Там не бывает зимы, непогоды, ужасных таежных пожаров, когда все живое, гонимое огнем, устремляется к рекам и водоемам, там нет болезней и печали, охота в этой земле неизменно удачна, а люди веселы и благожелательны. Чужаку прийти туда своей волей никак невозможно; но бывает, что, уснув на таежной елани,охотник просыпался вдруг совсем в ином месте. К счастливцу подходили прекрасные девушки-нимуланки, чьи круглые лица испещрены были самой искусной татуировкой (так называемые «шитые лица») и увлекали его в Каменный Чум, представить своей владычице Ултын-хотон, сиречь славной Золотой Бабе, о которой упоминал еще Татищев, помещавший ее, правда, где-то в устье Оби. Пришельцу предлагали принять участие в вечном празднике, царящем в земле нимуланов. Вдоволь напировавшись, наплясавшись и насладившись дарами Венеры, охотник снова засыпал, пробуждаясь на прежней елани. Тут, однако же, ждала его судьба незавидная — бедняга либо превращался в глубокого старика, либо оказывалось, что во внешнем мире прошло уже много лет, и соплеменники его давно умерли, потомки хранят лишь память об исчезнувшем. Дары же, полученные от Золотой Бабы, неизменно превращались в труху и козий помет.
Но хуже всего было тем, кто просыпался, не потеряв ни своих, ни чужих лет, — его ждала внезапная и ужасная смерть: гость нимуланов спустя день, месяц, год или несколько лет вдруг делался испепелен во мгновение ока, причем одежда и обувь несчастного оставались совершенно целыми.
Всякий образованный человек сейчас увидит в досужих этих россказнях прямое сходство с британскими легендами о Королеве Фей и одноименной поэмой Спенсера, что говорит в пользу единого происхождения всех людей. Романтическое воображение, впрочем, легко может представить себе судьбу некоего англичанина, мореплавателя, занесенного неверной судьбою в Сибирь — мало ли сыновей Альбиона, ищущих Северного морского пути вокруг Азии, нашли последнее пристанище на суровых сибирских побережьях еще со времен Ивана Третьего. Сей предположительный англичанин вполне мог поделиться с приютившими его туземцами легендами своего отечества…
Впрочем, старый шаман Почогир, которого мне удалось излечить от несварения с помощью щепотки английской соли, самым горячим образом уверял меня, что ему удалось побывать в блаженной земле нимуланов, отделавшись лишь внезапным старением, кое было истолковано членами его рода как чудо, вследствие которого он и сделался шаманом. Подробности пребывания, сообщенные им, были настолько правдоподобны и выразительны, что навряд ли могли быть лишь порождением тунгусской фантазии. Кроме того, на груди любезного моего Почогира обнаружил я знак, совершенно неуместный для обитателя сибирской тайги: грубое, но несомненное изображение римского двуликого Януса… Тунгусы, кроме того, татуировками себя не украшают. По словам шамана, сим клеймом отметила его сама Ултын-хотон.