Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
— Это следует обдумать: А здесь у нас отдел Полой Земли…
Мы вошли в просторную комнату с закругленными углами и очутились как бы внутри яйца. На стенах рельефно проступали искаженные очертания материков.
Сами мы попирали сапогами белоснежный щит Антарктиды.
— А вы знаете, что Антарктиду открыли древние арийцы?, — пристукивая каблуком и щурясь, спросил меня Зеботтендорф.
— Как? И Антарктиду тоже?
— Да. Доказательства налицо. В неканоническом тексте «Хеймскринглы» Снорри Стурлуссона упоминается поход на Париж дружины ярла по имени Торкель Бешеный Пингвин.
— Ну и что? — сказал я. — У меня был знакомый поручик Асхат Кенгуров.
Следовательно, Австралия открыта новгородскими ушкуйниками.
Зеботтендорф не нашелся с ответом.
Надо сказать, что я шутил, а на самом деле мне было слегка не по себе, поскольку на рельефной карте тут и там были разбросаны черные трискелионы, заключенные в алый круг. И все они приходились на места расположения известных мне румов! Правда, не все румы, известные мне, были ими отмечены, но это уже не так важно.
— А это что, ваши филиалы? — простодушно спросил я.
Барон вздохнул.
— Если бы я знал: По легенде это места входа в подземное царство. Оттуда повелитель Агартхи рассылает своих гонцов во все страны.
— Так у вас есть и карта Агартхи?
— Разумеется. Но вряд ли найдется хоть один разумный человек, который сохранит рассудок, ознакомившись с нею. Есть два специалиста, которыми мы пожертвовали…
— Не одного ли из них волокли по коридору?
— Нет. Это юноша Шелленберг попытался внедрить своего человека в Агартху. А вытаскивать, как вы понимаете, пришлось нам…
— Меня тревожит ваша откровенность, барон.
— Напрасно. У вас идеальный арийский череп, вы враг большевизма — следовательно…
— Ваш друг?
— Если не вдаваться в мелкие подробности — да. Вот, посмотрите — отдел Вечного Льда…
Отдел Вечного Льда состоял из двух тесных комнатушек, где сидели все те же унылые нибелунги в нарукавниках. Один из них был облачен в голубую тогу, другой — в пурпурную. Столы и стеллажи завалены были гроссбухами и папками, тонкими и пухлыми, серыми и оранжевыми. Похоже, борьба льда и огня выведена была здесь в пространство канцелярских абстракций.
В отделе оккультной геральдики меня принудили заполнить анкету из ста одиннадцати пунктов. В числе вопросов были такие: «Причина и обстоятельства Вашей смерти», «Имеете ли родственников за пределами сознания?» и «Чьей реинкарнабулой являетесь в настощий момент?» С первыми двумя из этих вопросов я справился довольно легко, а над третьим задумался и решил вписать Аруджа Барбароссу, чем вызвал определенный ажиотаж у тружеников астрала.
Герб мне начертали в полчаса. Он был красив: черный с серебром. Косой андреевский крест пересекал щит. Горностай был в верхнем — серебряном — квадранте, грифон — в нижнем черном. В правом черном располагалась четырехконечная серебряная звезда, а в левом серебряном — шестиконечная черная. Короче, был мой герб эклектичен и нелеп, как «Лес» Островского в постановке Мейерхольда.
— Здесь еще недостает портрета фюрера с девочкой Мамлакат на руках, — сказал я.
Зеботтендорф захохотал.
Отдел Луны был самый большой и самый красивый. По крайней мере, там был хоть и небольшой, но настоящий музей пилота люфтваффе Курта Келлера. Под стеклянной витриной лежал его диплом об окончании гимназии в городе Вютцдорфе, значок «гитлерюгенда», медальон с портретом угрюмой девушки и завязаная узелком прядь волос, увеличенная семейная фотография, велосипед и гитара: Девушка-экскурсовод — та самая, с медальона — поведала ритмической прозой о том, как ее жених был послан фюрером с высокой миссией: водрузить знамя Рейха на северном полюсе Луны. На сконструированном им аппарате Курт Келлер опроверг измышления неарийской физики, подал условленный сигнал фальшфайером из окрестностей Луны и по коротковолновой рации сообщил, что борется с сильным боковым космическим ветром. Через несколько дней по радио донеслась суровая музыка «Хорста Весселя» (Курт взял с собой патефон и несколько любимых пластинок) и прерывающийся голос пилота: «Мой фюрер, вашим именем!.. территория Рейха!.. отныне и на тысячу лет!.. водружен!.. прощайте, умираю с именем!..» В честь этой победы мастер Хагель, ученик великого Фаберже, изготовил серебряный кубок с эмалевыми медальонами, из которого наш обожаемый фюрер пьет по утрам карлсбадскую воду…
Когда мы покинули музей, я вопросительно посмотрел на барона. Он несколько смутился и стал рассказывать…
— Видите ли, Николас: Когда мы навели справки, оказалось, что все Курты Келлеры, когда-либо поднимавшиеся в небо, либо живы и здоровы, либо геройски погибли на фронтах. Диплом гимназии с таким номером никому не выдавался. И так далее: Однако убежденность юнгфрау Хильды оказалась настолько велика, что передалась даже фюреру — а ведь он особенно тонко чувствует границу между грубой истиной фактов и подлиной истиной духа.
— Это все хорошо, — сказал я. — Но вот водружен ли флаг?
— Ах, Николас, — сокрушенно вздохнул Зеботтендорф. — Никогда славянам не достичь высот индогерманского духа: Вот в град Китеж вы верите?
— Понял, — сказал я. — Вопросов нет. А почему такое грандиозное достижение замалчивается?
— Неужели вы не понимаете?
— Нет.
— Но ведь Луна — владычица приливов. Покуда на ней развевается германский флаг, никакие боевые действия со стороны моря против Германии невозможны.
Да что там! Мы уже владычествуем на морях! Где английский флот?
Отсиживается в гаванях. Где американский флот? Мы его и не видим. Где, извините, ваш флот, Николас? Измеряет собой глубины внутренних морей, а матросы осваивают штыковой бой. Вот что значит владеть Луной…
— И вы боитесь, что, скажем, англичане…
Он внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.
Я подумал, а не напугать ли его еще больше рассказом о ракетном полете зэка— инженера из шарашки «СКБ-6-бис» Иосифа Ушеровича Блюма — и решил, что пока не стоит.
В Тибетский отдел нас не пустили. Барон бушевал, объяснял вышедшему нам навстречу монаху, кто мы — и кто перед нами монах, настоятель монастыря и сам панчен-лама, но монах вежливо кланялся и на хорошем немецком повторял: «Ферботен, ферботен, ферботен:»
— Даже фюрера иногда не пускают, — возбужденно похвастался барон, когда мы поднимались на следующий этаж. — Знают, паршивцы, что от них все зависит…
— Слушайте, барон, а вот такой вопрос вы не сочтете бестактным: что ваша армия так вцепилась в Сталинград? Или это магия имени действует?