Посох царя Московии
Шрифт:
Московиты ушли. Чувствуя на себе взгляды проснувшихся постояльцев, в которых не было ни капли сочувствия, Граевский поторопился в свою комнатку…
Еду доставили к обеду. Едва посыльный ушел, шляхтич, судорожно сглатывая голодную слюну, поторопился заглянуть в корзину с провиантом — и злобно выругался. Там лежали несколько зачерствевших хлебцов и кусок мерзлого мяса, которое еще нужно было сварить. Похоже, это была мелкая месть дьяка Ерша.
На другой день, ближе к вечеру, на постоялый двор заявился Даниил Левшин.
— А вот и я, Криштоф! — воскликнул он весело, тяжело плюхнувшись на скамью. — Что ж ты молчишь? Али не рад? Доставай чарки, выпьем за мое освобождение.
Граевский молча поставил чарки на стол и положил перед Левшиным хлебец, который не то что поломать на кусочки, но даже разгрызть было невозможно. Сам он размачивал хлеб в воде.
— Не понял… — Левшин с удивлением воззрился на поляка. — Что ж это, у тебя нету для меня чего-нибудь посущественней?
— Как видишь… Получил от щедрот государственной казны. А в кабак меня не пускают.
— Вот те раз… Ну-ка, погодь… — Левшин встал, отворил дверь и крикнул: — Потапко! Ходь сюда!
На зов Даниила прибежал разбитной малый с копной русых волос и в тулупчике явно с чужих плеч — на его крепком торсе он разлезся по швам.
— Вот те полтина, — сказал Левшин, — сбегай в кабак и купи там еды побольше и получше. Да смотри у меня, стервец, не пропей ни копейки! А то знаю я тебя. Все, беги, беги! Одна нога здесь, другая там.
Потапко исчез. Даниил налил чарки, они выпили и занюхали рукавом: ни у одного, ни у другого не было желания сломать о хлебец зубы.
— Знаю, знаю, что тя мучает, — весело скалясь, сказал Левшин. — С возвратом денег за выкуп пока дело идет туго. Дают только триста целковых, хотя я обещал тебе пятьсот. Бояре уперлись. И триста, говорят, много. И потом, кто даст гарантию, что я не выпущен даром и, сговорившись с тобою, не приехал сюда что-нибудь выманить?
— Да как же!.. Это ведь неправда! У меня есть документ от воеводы Сандомирского с его личной печатью и подписью!
— Знаю, знаю. А поди, докажи им, что мои слова не лжа. И потом, документ можно и подделать.
— Пся крев! — Злобно оскалившись, Граевский налил полную чарку и выпил ее одним духом.
— Вот это по-нашему, — одобрительно сказал Левшин и последовал его примеру. — Но ты не горюй, все сладится. Наш великий князь справедлив к честным людям. А вот врагам от него пощады нет.
— Но когда, когда он назначит мне аудиенцию?! Пока я тут сижу, эти… как их… кромешники все мое добро спустят.
— Тихо, ты!.. — зашипел на него Левшин. — Здесь и стены имеют уши, — молвил он, понизив голос. — Поостерегись болтать чего не нужно. Забудь про кромешников. Не было их, тебе почудилось.
— А как же Елчанинов?
— Он всего лишь есаул и сторож третьей статьи. Командир пограничного сторожевого отряда, не более того. И ходит Елчанинов под начальством Никиты Романовича Юрьева. Это все, что ты должен знать. Понял?
— Как не понять…
— То-то… Плесни еще в чарку. А с добром твоим ничего не случится. Иначе наш великий князь шкуру спустит с Елчанинова. Без княжеского соизволения даже клок сена из саней не возьмут.
Когда в дверях появился слуга Левшина, вместительная бутыль опустела до половины.
— А вот и Потапко! — воскликнул Даниил. — Молодца! Быстро смотался. Вот тебе денга, и ты свободен до вечера. Только рукам волю не давай! Мне твои кулаки чересчур дорого обходятся. — Потапко, независимо тряхнув кудрями, поторопился исчезнуть, а Левшин, понизив голос, продолжил: — Этот собачий сын четыре года назад избил до крови трех опричников. Девку его, видите ли, обидели. Будто их мало… Хорошо, что мой братка Микита был в опричнине и за меня заступился, иначе Потапку на кол посадили бы, а меня — в острог. Я ведь из земщины, служил в земском полку. В общем, заплатил я немалую сумму всем троим, на том и разошлись.
Левшин задержался в гостях у Граевского недолго. Когда четверть показала дно, он засобирался по каким-то своим делам. Шляхтич невольно подивился — московит держался так, словно выпили они всего ничего. А если учесть, что пришел он навеселе, то и вовсе можно было позавидовать его умению пить и не пьянеть.
После ухода Левшина, захмелевший Граевский прилег на постель и задремал. Теперь ему было плевать на клопов. Впрочем, похоже, насекомые уже достаточно попили его кровушки и теперь переваривали сытный ужин, потому что они перестали беспокоить шляхтича. А может, им пришелся не по вкусу хмель, бродивший по жилам Граевского.
Проснулся шляхтич внезапно, словно его кто-то пнул. Он открыл глаза — и резко вскочил на ноги. Возле крохотного столика, на котором стоял кувшин с водой и лежали остатки недавнего пиршества, сидел человек. Он смотрел на Граевского с каким-то странным выражением — словно приценивался к залежалому товару.
— Вы… вы кто такой?! — запинаясь, воскликнул шляхтич.
— Ваш компаньон, пан Граевский, — ответил по-немецки незнакомец, тщательно выговаривая слова, и приятно улыбнулся.
— Извините, не понял… — ответил Граевский тоже на немецком языке.
— Меня зовут Ян Гануш.
Граевский перевел дух и расслабился.
— Дзень добры, — сказал он и тоже попытался улыбнуться, но его улыбка вышла немного кривоватой. — Как вы меня нашли?
— О, в Московии это несложно. Не так уж много сюда приезжает иноземных купцов. Целовальники, торгующие в кабаках, что возле шляха, отменные информаторы. У них наметанный зоркий глаз и великолепная память.
— Понятно… — Граевский сокрушенно вздохнул. — Должен вас огорчить, пан Гануш — наш обоз конфисковали.