Посольский город
Шрифт:
Их оскорбляла как тяга к новому наркотику, так и недавно возникшая неспособность к неповиновению. И вряд ли только эту собравшуюся в подвале группу. Но в них обида лишь подстёгивала стремление, которое они испытывали всю жизнь: научиться лгать, заставить Язык выражать то, что хотелось им. Именно это старинное желание заставляло их испытывать большее отвращение к новым условиям, чем других сознательных ариекаев.
— Мы пообещали, что приведём тебя сюда, — сказал Брен. — Дали слово Хозяина. — Он улыбнулся этой детской клятве. — Они во что бы то ни стало хотели тебя видеть. А теперь пойдём-ка лучше назад, пока тебя не хватились, а потом ИллСиб продолжат. В других тайниках. Они не одни ищут другой путь.
Какой
Я видела только лжецов, отчаянно пытавшихся изменить свою речь. От них Брен и ИллСиб, возможно, отправятся к тем, кто стремится полностью искоренить зависимость и жить без Языка; потом к тем, кто учится сопротивляться походя отданным приказам ЭзКел; а дальше к тем, кто, возможно, уже ищет химическое лекарство. Я ведь даже не участвовала по-настоящему в этом первом походе, в этом визите, я только присутствовала, и Брен доверял мне. Он привёл меня туда не по дружбе — я присутствовала там потому, что была сравнением, и нужда бунтовщиков во мне была чисто практической, так другим могло понадобиться программное обеспечение, или химикаты, или взрывчатка.
Во время кризиса Послоград раздирали страсти. Дайте мне три дня, подумала я, и я найду людей, верящих во что угодно: в то, что ЭзКел, или Эз, или Кел — мессия, или дьявол, или то и другое; что послы — ангелы или дьяволы; что ариекаи кончились; что наша единственная надежда — покинуть планету как можно скорее; что мы не должны улетать. То же и у ариекаев, подумала я и почувствовала грусть и надежду. Их Язык был не в силах сформулировать расплывчатую идею чудовищ и богов, столь распространённую в других культурах, и я вдруг отчётливо осознала, что все ариекайские сборища были для них всё равно, что для нас — запретные культы. Присутствовала ли я на Танце Духов? Брен и ИллСиб покровительствовали тем, кто заглядывал на тысячелетия вперёд, отчаянным.
Я наблюдала, как Испанская Танцовщица старался выразить меня, придать мне смыслы, отличные от меня прежней, заставить сравнения быть чем-то ещё. Мы как та девочка, которой сделали больно в темноте и которая съела то, что ей дали, потому что мы… потому что мы как она, мы… нам больно… Он ходил вокруг меня кругами, и не спускал с меня глаз, и пытался объяснить, в чём он был такой же, как я.
— Почему план МагДа не сработает? — спросила я. — Знаю, знаю, но… просто скажите мне ещё раз, почему мы не можем просто взять и продержаться до корабля.
Брен, Илл и Сиб переглянулись, решая, кто будет говорить.
— Ты видела, как ведёт себя ЭзКел. — Это была Сиб. — Думаешь, не опасно продолжать в том же духе?
— И, среди всего прочего, — продолжил Брен голосом, в котором, если быть честной, звучало разочарование, — даже если бы её план сработал, ты же видела, что бывает с ариекаями, если лишить их… дозы. А что будет потом, когда за нами прилетит смена? Когда мы улетим? — Он показал на Испанскую Танцовщицу. — Что будет тогда с ними?
20
Исчез ещё один наш летун. Его команда посещала ближайшие к городу фермы, якобы по приказу ЭзКела, где просила — вернее, требовала — всё, что нам было нужно: откажи нам фермеры, и мы в два счёта могли снять приёмники, — они это знали. Громкоговорители разбивали и больше не восстанавливали. Чтобы следить за этим, выпускали осокамеры.
Отряды милиции особого назначения подавляли последние очаги независимости на отдельных этажах посольства, где обитали скваттеры и их вожди, отказавшиеся от амнистии. Я была на баррикаде, сложенной из ломаной мебели, разной дряни и мусора из домов, ненужных машин; однако скреплённой не пластоном, как обычно, а, неизвестно для чего, быстро застывающим полимером, смолой, которая, затвердев, становилась твёрдой, как камень, и прозрачной, как стекло. Все слои нашей защиты были видны насквозь, словно мусор плавал в воде, а она вдруг взяла и застыла. В данный момент войны не было, и машины пропиливали в теле баррикады проход — косой клин, у-образную траншею с гладкими стенами, сквозь которые было видно всё дерьмо. По краям прохода торчали фрагменты случайно разделённого лома.
Со мной был Симмон. Мы смотрели репортажи осокамер, статические картинки, которые прерывисто менялись на его наладонном экране.
— Что это? — спросила я. На экране был потерянный корвид. Мёртвый. Земля вокруг него обгорела. Холмики на ней могли быть телами людей.
Мы прибыли туда быстро, с оружием, пройдя через дикую местность по тропам, протоптанным ариекаями, их животными и их зелле, а может, и одичавшими людьми, изгнанниками Послограда, скрывавшимися на близлежащих фермах. Нам не со всеми удалось установить контакт. Меня удивило, что я больше всего тосковала по невозможности флокинга. Я говорила себе, что дело, которым я занята сейчас, прямой наследник того крутого спуска по течению, который я называла флокингом, но это не помогало.
Корвид был размазан по земле. Мы прибыли к ужасному шапочному разбору. За работу принялись немедленно. Люди, которые сходили у нас за специалистов, собрали с каждого трупа образцы того, что могло оказаться следом от ожога или укуса. Трупы там были повсюду.
— О Господи, — выдохнул наш следователь. Он нашёл Ло, часть посла ЛоГана. Его грудная клетка была обожжена и выпотрошена. — Это не результат аварии. При аварии так не бывает.
Визирь Жак лежал рядом; края его раны, место, где раньше была рука, не носило следов ожога или пореза, руку словно вырвали из тела, и оно истекло кровью. Вид у него был такой, словно он умер в чудовищных мучениях, пытаясь доползти до своей оторванной и выброшенной руки. Микробы, которые группа принесла внутри своих организмов, уже взялись за дело, ариеканский ландшафт добавил химических странностей, так что разложение здесь отличалось от разложения в Послограде.
Все были мертвы. В экспедиции участвовал редкий функционер-кеди. Зрелый женомужчина, которого я не знала.
— О Господи, это же Горри, — сказал кто-то. — Кеди будут…
Мы медленно переходили от трупа к трупу, оттягивая осмотр каждого следующего. Дул холодный ветер, пока мы перебирали останки наших друзей. Мы пытались их собрать: от некоторых нашлись только части; остальных завернули для отправки домой.
— Смотрите. — Мы восстанавливали ход событий, следуя знакам на перепаханной земле, читая их и иероглифы мёртвых тел. — Здесь он упал. — Горячий зубастый снаряд вонзился в бок нашего летуна.
— Таких хищников не бывает… — начал кто-то.
— Но он упал достаточно медленно для того, чтобы все смогли выйти наружу. — Это сказала я. — Они вышли, а потом на них… на них напали.
Мы нашли остатки биомеханических яиц, добытых в последней поездке, белок и зародыши машин запеклись на земле. Команда возвращалась. Из-за эоли, которые были на нас, наши голоса гремели у нас в ушах, как будто каждый из нас разговаривал в одиночку. Везя мёртвые тела домой, мы летели с карронадами наготове и высматривали ранчо, на котором побывала команда. Его выдал дым. Окружающие постройки были разрушены, ясли лежали в руинах. Одна хатка была ещё жива, но страшно мучилась, а мы не имели понятия о том, как нанести ей удар милосердия, и могли только прикидываться, будто не замечаем её боли.