Посредник
Шрифт:
Те, кого я отобрал быстро попрощались со своими и последовали за мной, а остальные окруженцы направились к реке. Политрук, похоже, пропустил все мои советы мимо ушей, ни боковых, ни передового дозора не было, так и двинули общей толпой. Не дойдут, факт.
Кто-то спросит, как так, раз и послушались четырнадцатилетнего паренька. А ведь была причина. Я ведь не зря так долго описывал все их будущие мытарства на территории подконтрольные немцами, даже дал политруку перерисовать с моей трофейной карты кроки. Разговор я вёл спокойно, но в интонации моей речи нет-нет да проскальзывали командные нотки. А такие нотки нужно ставить, и ставить долго. Вон даже политрук тянулся, когда я обращался к нему и проверял форму, всё ли
Пока мы шли к велосипеду, я решил опросить своих новых подчинённых, а они явно перешли в ранг подчинённых, я им это ясно дал понять.
— Представьтесь, кто такие, где служили, какой техникой владеете, включая наземную.
Оба оказались из одного истребительного полка, только служили в разных эскадрильях. Техник ремонтировал все истребители, а у них в полку была сборная солянка, от «Чаек» до «Мигов», были и «ишачки», всего четыре типа истребителей. Уж не знаю кому пришла такая мысль в голову начать перевооружение на месте. Так вот, Пётр Кириллович, техником был отличным, знал все машины, более того умел водить мотоциклы и машины. Это хорошо. Сержант был пилотом «ишачка», сегодня утром его сбили в бою неподалёку от аэродрома, вернулся пешком, выпрыгнул с парашютом, а там бой, немногочисленная охрана и два расчёта зенитчиков отбивались от подошедших подразделений немцев. Вот политрук собрал тех кто выжил и приказал отходить к своим. А бой продолжался ещё полчаса, пока немцы не уничтожили оборону аэродрома. Технику уничтожить отступающие не успели. Сам сержант был вооружен «наганом», что находился в кобуре, ему как лётчику было положено личное оружие, а вот у техника кроме огромных кулаков ничего не было. Оружие у него осталось в ремонтной летучке, что сгорела, а во время бегства с аэродрома ничего подобрать он не успел. Сначала их было человек тридцать, а чуть позже к ним стали присоединяться другие окруженцы. Несколько часов они просидели в овраге, а потом уже направились к лесу по полю, пока я их не обнаружил.
К этому моменту мы уже подошли к моему лагерю, более того слушая авиаторов, я стал разводить костёр и повесил над ним котелок. Время было обеденное, сам подкреплюсь и их покормлю.
— Как к вам обращаться? — немного смущаясь моего возраста, спросил Евгеньев.
— Можно по имени, можно по званию из прошлой жизни, — ответил я и, заметив, что вода закипела, бросил крупу и принял из рук техника вскрытую банку тушёнки.
— Как это? — хором спросили авиаторы.
— Давайте я расскажу вам о религиях, что существуют на планете названной вами Земля. Высоцкий кстати хорошо об этом спел… Всё не буду, ни к чему это, но об индусах кратко расскажу. Так вот, по их мнению, душа умершего существа, будь то человек или животное не возноситься на небеса, а перерождается. Например, душа коровы вселяется в щенка, душа кошки в младенца-девочку, ну и тог далее, то есть после смерти нас вроде как ждёт новая жизнь. Я об этом мнении ничего против не скажу, так как результат перерождения перед вами. Просто по-моему личному мнению, о перерождении никто не помнит, это я о своей прошлой жизни, остаются только инстинкты.
— Да-а, такое может быть. Техник в соседнем звене ну такой баран был, — покачал задумчиво головой Пётр Кириллович.
— Подожди, получается ты помнишь свою прошлую жизнь?
— Жизни, — поправил я его. — А так да, это у меня пятая жизнь, и всегда я умирал насильственным путём. То есть меня убивали. Травили, взрывали ну или сам подрывался. Причём возрождался я не в чужом теле, хотя это возможно по примеру одного моего не очень приятного знакомца, а в своём.
— И какое
— Я был капитаном спецназа ГРУ, нас ещё боевиками прозвали. Чтобы вам было понятно, расшифрую по местным определениям. Спецназ ГРУ, это армейский осназ контрразведки. Я был ранен, мне оторвало обе ноги, но Батя, мой командир, молодец. Задним числом провёл представление мне на майора, так что списали меня по ранению в звании майора. Мне тогда тридцать с мелочью было. Так что можете обращаться ко мне товарищ майор, тем более звание мной честно выслужено было, запоздало только на пару лет.
— А как вы погибли? — с живейшим интересом спросил сержант.
— Дом мой взорвали. В будущем таких людей террористами будут называть. Я жил в Москве, они заминировали жилой дом в котором я жил и подорвали, погибло более тысячи человек. Все гражданские.
— Но зачем? — спросил Евгеньев, побледнев лицом.
— Они так ставили условия правительству страны, мол, если те не пойдут на уступки, взрывы жилых домов продолжаться.
— Фашисты.
Обед был готов, ложки были у всех, поэтому вприкуску с размоченными сухарями мы стали есть пшённую кашу сдобренную тушёнкой, каждый был погружён в свои тяжёлые думы. Когда котелок показал дно и ложки стали скрестись об него, Пётр Кириллович вытер ложку и, убрав её за голенища сапога, спросил, наблюдая, как я сыплю заварку в кружку, вода там уже вскипела:
— Вы сказали, что в будущем, вы жили в будущем?
— Да, в двухтысячном году, — разделяя на троих остатки печенья, кивнул я. — Если ты спрашиваешь об этой войне, то она была. Начало один в один как у нас.
— И как это было? — спросил техник, Евгеньев напружинился, внимательно слушая наш разговор.
— Так же страшно. Кадровая армия будет разбита за несколько месяцев и потеряет все территории, выйдут к своим из окружений единицы, большая часть или погибнет или попадёт в плен. Но они дадут возможности сформировать дивизии ополчения, они так же сгорая в боях, будут гибнуть десятками, но остановят немцев у Москвы, даже отбросят их на двести километров. Потом будут позиционные бои, наши командиры будут учиться бить немцев, будут крупные поражения, будут победы. Война закончиться в Берлине девятого мая сорок пятого года. Это у нас, не знаю как у вас будет.
— Почему? — спросил лётчик.
— Так я же тут, — спокойно пояснил я. — Кстати, по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего в январе сорок третьего будут введены погоны и в обращения войдут такие слова как офицеры и солдаты, так точно и никак нет.
— Вам надо к товарищу Сталину, рассказать всё об это, если это конечно, правда, — воскликнул летун.
— Это правда. А рассказать… я уже рассказал. Письма отправил. С вашими правителями я встречаться не хочу, уже обжёгся один раз в одной из своих жизней, учёный.
— Зачем вы нам рассказали, не боитесь, что сведения на сторону уйдут? — спросил техник, допивая чай, была его очередь, печенья мы уже съели и я пучком травы очищал котелок.
— Нет, не боюсь. Это лишь слова, подтверждения нет. Кстати, двадцать восьмого немцы возьмут Минск. Так что через неделю сможете проверить сказал я правду или нет. Ладно, собираемся, пора действовать.
— Что вы хотите делать? — спросил Евгеньев, пока техник пребывал в задумчивости.
Собираясь и навешивая поклажу на велосипед я, не задумываясь, ответил:
— Те части, что остались в Брестской крепости, дерутся в окружении до сих пор, и ждут помощи. Понятно, что её не будет, но хочу хоть как-то оказать им помощь и рассчитываю, что вы мне поможете. А помочь я собираюсь с неба, поэтому вы мне и нужны.
— На аэродроме немцы, — напомнил сержант.
— Вот это как раз меня мало заботит, главное чтобы там были «эрэссы», бомбы, топливо ну и рабочие аппараты конечно. Я пилот, ты лётчик, на пару мы там повеселимся, заодно помогая нашим парням в Крепости.