Постижение любви. Судьба советского офицера
Шрифт:
– Я оставлю Дашеньку на ваше попечение, – сказал Теремрин. – Мне нужно позвонить в редакцию, доложить, что прибыл и уточнить задание.
Телефон Ирины он набирал с некоторым волнением. К разговору так и не успел подготовиться, а потому решил, что определит ход разговора по обстоятельствам. Ирина подошла сразу. Возможно, она даже ждала его звонка, и нельзя было не почувствовать, что оживилась.
– Здравствуй, – сказал Теремрин. – Это я.
– Я вас узнала, – очень официально ответила она.
Быть может, именно этот официальный тон, которого он не ожидал, несколько сбил Теремрина,
– Ты просила меня позвонить?
– Я? – переспросила Ирина, – Ничего я не просила. С чего вы взяли?
– Мне передал просьбу приятель, Алексей Посохов.
– У вас ко мне какое-то дело? – поинтересовалась Ирина.
– Да, конечно. Это, правда, что у тебя будет ребёнок?
Ирина некоторое время молчала, видимо, решая, что ответить. Она не стала сразу говорить о том, что ребёнка уже не будет. Ей захотелось хотя бы задним числом выяснить, как бы отнёсся Теремрин ко всему этому, если бы она оставила беременность.
– Так это правда?
– А разве оттого, что было у нас с вами, детей не может быть? – проговорила Ирина обтекаемо.
– А с Синеусовым? Оттого, что было с Синеусовым, тоже ведь может? – спросил он, обнаруживая тем самым то, что не избавился полностью ещё от обиды.
– Может, – сказала Ирина и тут же, с ухмылкой, прибавила: – Не переживайте, это ребёнок Синеусова, – и положила трубку.
Теремрин пожал плечами и пробормотал себе под нос: «Баба с возу – кобыле легче! Ишь ты какая! А я-то звонить помчался!». Он не хотел признаваться самому себе, что шёл звонить, вовсе не собираясь падать к ногам Ирины. Бегство её из дома отдыха, да ещё по столь странной причине, освобождало, как он считал, от какой либо ответственности и меняло его представление о ней. Относительная лёгкость, с которой она пошла на близость с ним, свидетельствовала о том, что точно так же она могла пойти на подобные отношения с Синеусовым, а, может быть, и не с ним одним. Теремрин был достаточно опытным в делах любви и достаточно разумным человеком, чтобы не ставить себя в исключительное положение, полагая, как некоторые наивно полагают, что, «если пошла на всё со мной, то потому как это «я!», а с другими такое невозможно».
Он вышел из корпуса, спустился по аллейке к клубу. Дашенька, Света и Олег стояли у входа на танцплощадку, о чём-то переговариваясь.
– Ну, молодёжь, какие планы? – спросил Теремрин.
– На вечер танцев хотим пойти, – сказал Олег, – но родители против, поскольку танцы здесь явно не для нашего возраста.
– Так это ж хорошо. По крайней мере, вечера проходят солидно и прилично. Не идти же вам, в самом деле, на ставшую полубандитской по причине завоёванных свобод городскую танцплощадку «У орла»? Я бы туда уж точно не пустил.
– А вы пойдёте на танцы? – спросила Света. – С вами и нас отпустят.
– Конечно, пойду. Я люблю здешние санаторские танцевальные вечера. Скажите родителям, что за вами присмотрю. А, может, они и сами тоже решат пойти?
– Обещали в другой раз. Сегодня отдохнуть хотят с дороги, – сказала Света.
Вечера проходили на летней танцплощадке. В Пятигорске не только август, но даже ещё и сентябрь, во всяком случае, первую его половину, можно причислить по температурным параметрам к летним месяцам.
Едва юная компания, возглавляемая Теремриным, ступила на площадку, заиграл вальс. Традиции не менялись: первый вальс – зал полный, последний вальс – зал полный. Это в других санаториях и через час после объявленного начала вечера народ медленно собирается, прячась по углам и жеманясь. На Кавказских Минеральных Водах отдыхает публика особая, солидная. А где, кроме как на танцевальном вечере, можно отдохнуть от солидности и чопорности?
– Света, вы танцуете вальс? – спросил Теремрин, сочтя неудобным сразу бросить компанию и искать, кого бы пригласить.
– Танцую, – ответила девушка, и даже в полумраке нельзя было не заметить, как вспыхнули ей щечки и засверкали глазки.
Танцевала она великолепно, и Теремрин снова вспоминал тот давний вечер, когда вот также кружился в вальсе с Катей. И вальс тот же, и танцплощадка – та же, и девушка столь же прелестна и юна, да только, чего не мог не признать, он сам совсем не тот. И дело не только в возрасте. Он был всё также крепок, подтянут, строен. Дело в чём-то ином. Как тут не вспомнить Генриха Гейне: «Где вы сладкие томленья, робость юного осла!?».
Когда вальс закончился, Света помахала ручкой родителям. Они наблюдали за танцами сверху, как бы из амфитеатра, которым служила аллейка, ведущая к корпусу. Санаторий располагался на склоне, и танцплощадка была ниже по уровню, чем аллея.
Родители Светы и Олега, успокоенные тем, что дети под присмотром, отправились в корпус. Заиграл медленный танец, и Теремрин, перехватив вопросительный взгляд Светы, снова её пригласил, заметив краем глаза, что Даша была приглашена Олегом.
Теремрин старался чутко реагировать на каждое движение, каждую реплику своей партнёрши, чтобы не проглядеть того момента, когда ей вдруг захочется потанцевать с кем-то из сверстников. Но сверстников не наблюдалось, кроме, разве что, некоторых местных ребят, с которыми бы он и сам не позволил танцевать ни Даше, ни Свете.
Когда он медленно вёл Свету мимо небольшой эстрады, его заметила ведущая вечера, которая одновременно была и исполнительницей песен. Перед следующим танцем она неожиданно объявила:
– Мы приветствуем постоянного отдыхающего нашего санатория и постоянного гостя наших танцевальных вечеров поэта Дмитрия Николаевича Теремрина и дарим ему вальс, написанный на его стихи.
Теремрин был удивлён, но на удивление оставалось немного времени, потому что музыка уже играла, и он впервые слышал своё стихотворение, написанное в прошлый приезд, в столь нежданном исполнении.
А певица выводила мелодичным голосом, под звуки ансамбля, в коем в эти минуты особенно выделялась скрипка:
Плачет Эолова арфа –
Спутница встреч и разлук,
А за аллеями парка
Слышится поезда стук.
Мы расстаёмся с тобою,
Здесь под крылами орла,
Но не простимся с мечтою,
Что дорога и светла.
И вихрем ворвался на танцплощадку припев:
Пятигорский санаторий –
Он в горах, а не на море,