Посткарантин
Шрифт:
Я бы хотела оттолкнуть Спольникова, хотела бы вцепиться в него и трясти до тех пор, пока его черная душонка не испугается меня… Я бы хотела кричать, плакать, лежать на полу, умирая от горя!.. Но я была слишком слаба. Бессилие, одолевшее меня, крепко переплелось с горькой скорбью, и ударило в самое сердце. Теперь я уже даже не могла удержаться на ногах.
Поддерживая меня, Спольников вместе со мной опустился на пол. Я закрыла лицо руками, пытаясь начать нормально дышать. Боже мой, Боже мой…
– Из-за тебя погибла моя мама…– с надрывом прошептала я, прикрывая
Горе оплело меня. Я могла лишь плакать, дать бессильную волю слезам. Я, кажется, умирала. Взяв моё лицо в свою руку, Антон чуть склонил голову и провел большим пальцем по моей щеке, вытирая слезы. Ненавижу его. Ненавижу его прикосновения.
– Да, именно так, – просто сказал он.
Я поморщилась. Картина всех произошедших в моей жизни трагедий, стала такой ясной, будто бы я сейчас стояла прямо перед ней, разглядывая её каждую деталь.
– Ты сломал мне жизнь…
Спольников усмехнулся, а меня вдруг обуял гнев, и он же дал мне возможность почувствовать в себе силы сопротивляться. Я хотела жить, как бы там ни было, хотела. И собиралась бороться до самого конца.
В одну секунду внутри меня словно бы взорвался фейерверк.
– Я просто так не сдамся, сволочь!
Я кинулась на Спольникова. Вскинула кулак, с силой ударив его в скулу. Он взвыл, отшатываясь куда-то в сторону. Я попыталась вскочить с пола, чтобы кинуться к двери. Не получилось. С рыком схватив меня за руку, Спольников попытался отбросить меня в сторону, затем, найдя силы, набросился на меня, громко ругаясь. Рёв, мат, крики – всё это какофонией звенело в стенах дома, где я жила все три года, проведенные в Адвеге.
Пытаясь справиться с натиском, пытающегося скрутить мои руки Спольникова, я всеми силами брыкалась. Один удар, второй. Антон ударил меня по лицу, заехал под челюсть. Привкус крови выбил меня из колеи. Борясь за жизнь из последних сил, я каким-то чудом выскользнула из хватки Спольникова и вцепилась ему в волосы.
Бешено вращая глазами и грязно ругаясь, Спольников завыл от боли. Он попытался оттолкнуть мои руки, но я была проворнее. Ударив Антона коленом в живот и на некоторое время обездвижив его этим, я попыталась вскочить на колени и кинуться к двери, но Спольников меня опередил. Он ловко подхватил схватил меня за ногу и повалил на пол.
Прогремел выстрел.
***
***
Он, этот выстрел, прогремел так громко, что даже сейчас, спустя десять минут после случившегося, у меня до сих пор звенело в ушах. Вебер лишь ранил Спольникова, тот нашёл силы сцепиться с наёмником, случайный выстрел решил исход – Спольников погиб.
Я украдкой посмотрела на суровое лицо Вебера, затем на не менее суровое лицо Эдуарда Валентиновича. В этот пятничный вечер Рожков постарел чуть ли не на десять лет: ёжик его седых волос, кажется, стал совсем белоснежным, морщины на лице обострились, а обычно веселый и добрый взгляд теперь казался уж слишком усталым.
Единственное, что я от него услышала за последние полчаса, дало мне многое понять.
«Я знал, что здесь что-то происходит, но лишь мог догадаться, что именно. Но я этого так просто не оставлю», – сказал Рожков.
Скрипнул метал, вспыхнули искры. Мы с Вебером и Эдуардом Валентиновичем спускались вниз в гремящем лифте – старом, поеденном ржавчиной, с облупленной неровными кусками краской. Сам лифт был открытым, только низкое ограждение из смятой в нескольких местах сетки огибало ребристую квадратную платформу. В лифтовой шахте было холодно, и чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось.
Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Почему я почувствовала облегчение при мысли о том, что Антона больше нет?
«Потому что Спольников больше никому и никогда не причинит никакого вреда», – подумала я и вновь припомнила тот момент, после драки Спольникова и Вебера, когда Саша поднялся на ноги.
«Ненавижу тебя, Маша, – шептал Спольников, лёжа на полу моей комнаты, захлебываясь кровью и умирая. – Ненавижу тебя…»
С этими словами Антон и умер.
Мы были уже в коридоре, в южной части, пришлось осесть на время в технических комнатах. Народ сбегался на выстрелы, мы слышали охрану, крики. Пришло время действовать! Мне пришлось взять одну из игл, которые были припрятаны у меня в рюкзаке и провести манипуляцию с датчиком на руке, о которой мне рассказал Лёнька. Я даже не успела начать бояться той жуткой боли, о которой говорил Лёнька, потому что времени на это просто не было. Я больше боялась, что не сработает его открытие – и тогда, хоть ножом этот датчик вырезай…
Вебер и Рожков, которым я наказала не пытаться мне помочь, воочию увидели, как целых двенадцать секунд своей жизни я лежала на полу, скрючившись от боли. Действительно было похоже на то, будто бы руку прошибло током, от запястья прямо до локтя, причем таким неслабым разрядом. Сработало, кстати! Датчик действительно был отключен. Без Лёньки бы, конечно, не выкрутились. Но спасибо я ему уже передать не смогу.
Теперь надо быстрее убираться отсюда, из этого проклятого города, пока нас не отловили.
Что нас ныне ждёт? Ух, что! По мне снова поползла липкая нервозность: зацепила, оцарапала, судорогой прошлась по всему телу. Вебер сказал, что нам в Москву надо сначала. Там какой-то чел есть, который может мне этот датчик снять. Да и в Купол легче из Москвы добраться будет. Так что нам предстоит долгое путешествие. Но я была счастлива – с Вебером вместе хоть на край света!
Боже мой, сколько ж энтузиазма сейчас горело во мне огненным пламенем. После трех лет заточения в Адвеге – выбраться! Добраться до Посткарантина и вперёд, за горизонт вместе с Вебером… Не просто выбраться, а вот так, с ним. И домой ведь, домой!
Я снова опустилась в омут мыслей, касающихся предстоящего путешествия до ближайшего населенного пункта, которое нам предстояло совершить с Вебером в ночи. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что на нас могут напасть головорезы или, например, мутанты в первые же полчаса после того, как мы выберемся за гермодвери Адвеги. Но куда тут без риска-то? Там, под небом, на мёртвых землях вся жизнь сплошной риск. Однако по мне уж лучше колючий риск, чем такая «добрая» безопасность, как здесь, в Адвеге.