Посткарантин
Шрифт:
Орлов думал о дочери. Выхода не было – если она не поедет в Адвегу, она умрет. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Алексей вдруг вспомнил тот момент, когда он узнал результаты анализов, подтвердивших болезнь Маши. Он стоял в лаборатории, смотрел в бумаги и всё никак не мог поверить в такие, казалось бы, невозможные показатели – радиационная аллергия. Аллергия, которой болели только те редкие постъядерные дети, которые обладали кровью с альфа-места частицами.
Такие дети, как Маша, с уникальной кровью, на которую радиация имела особое воздействие.
Алексей нахмурился. И сейчас…
У Маши уже появилась реакция на радиоактивную пыль, и времени осталось очень мало. И как бы там ни было, он не позволит смерти приблизиться к его дочери раньше времени. Алексей нахмурился – решение очевидно. Сухонин никогда ему не уступит, поэтому Маша поедет в Адвегу без него.
– Она поедет. Конечно же, она поедет. Об этом вопрос даже не стоит, – прохрипел Орлов, с тоской глядя за окно. – Пускай без меня. Если Сухонин поставил такое условие – пусть будет так. Но, Миша, скажи мне… Как мне её отпустить одну? Ей девятнадцать… У неё только вся жизнь началась. Сухонин проведет терапию, вылечит её, но сделает всё, чтобы её жизнь в этом подземелье стала настоящим адом. Ты же знаешь, как он ненавидит меня. Ты знаешь, как он ненавидит всю мою семью после того, как его жена умерла. Конечно же, я отправлю Машу туда. Но, я боюсь, что она никогда не простит меня. – Алексей с горечью покачал головой. – Никогда не простит за то, что я на год запер её в этой тюрьме. Отправившись туда, она лишится всего, что делает её счастливой. Как она переживет расставание с дорогими ей людьми? Как она будет жить среди жителей Адвеги? Ты же знаешь, Миша, она тихая, скромная девушка. – Алексей нервно водил рукой по подбородку. – Она не умеет за себя постоять…
– Да пойми ты, что твоя дочь умирает! – грозно рявкнул Соболев, ударив кулаком по столу с такой силой, что Алексей едва не подпрыгнул. – Не будь дураком, Орлов! Твоя жена умерла столько лет назад, и ты едва пережил это, а теперь ты хочешь остаться совсем один? – Соболев встал в полный рост. Его глаза горели. – У твоей дочери пока крепкое здоровье, но ты сам знаешь, насколько сильно у неё уже развилась аллергия. Скоро она не сможет дышать, а ты думаешь о том, какие у неё будут отношения с малолетками из Адвеги?!
На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Алексей опустил глаза. Соболев абсолютно прав, он, Орлов, ведёт себя, как ребенок.
– Прости, – сказал Алексей, ощущая стыд и щемящую боль в груди. – Конечно, всё это глупости.
Соболев притушил сигарету. Он покрутил бычок, вжимая его в расцарапанное дно пепельницы.
– Ты сам знаешь, насколько редкая у Маши кровь, – наконец произнес Михаил, выходя из-за стола и направляясь к окну.
– Один ребенок на две тысячи постъядерных детей, – мгновенно произнес Алексей.
«Какая страшная статистика…», – вдруг подумал он.
– Благодари Бога, Лёша, что в нашем мире ещё есть вакцина, способная вылечить твою дочь, – прохрипел Михаил.
Он отвернулся от Лёши и замер возле окна, сложив руки за спиной.
Орлов обессилено выдохнул. И здесь Соболев прав. Слава Богу, что сегодня в этом злом мире вообще есть шанс вылечить Машу. К чему эти сомнения? К чему эти мысли и переживания? Речь идёт о жизни его дочери.
Маше придется прожить год в Адвеге. Ей придется прожить там без него. И придется прожить под гнётом Сухонина. Орлов поджал губы – выбора нет, только так можно было спасти его дочь. Только так: на целый год отдать его овечку жить в логове волка.
И пусть Сухонин закроет ворота своего подземелья. Он, Орлов, будет ждать свою дочь весь этот страшный год. Он будет каждый день молить Бога дать ему сил и терпения. А потом он вернется за ней к гермодверям этого драного подземелья ровно в тот день, когда её лечение будет закончено.
– Ну, так что? – спросил Михаил, поворачиваясь и вглядываясь в лицо Орлова.
Алексей с горечью прикрыл глаза.
– Сообщи ребятам – через два часа выдвигаемся.
***
Управитель закрытого города Адвега, Сергей Сухонин, был мужчиной средних лет, скупым на эмоции, чем-то интересным внешне и очень придирчивым по характеру. Он пытливо всматривался в напряженное лицо Алексея на протяжении десяти долгих секунд, пока Орлов стоял напротив него, держа на руках спящую дочь.
Маша была одета в старое вязаное платье и ветровку. Её короткие, тёмные, почти чёрные, как у отца, волосы были взъерошены. Большую часть лица девушки закрывала довоенная респираторная маска.
Маше было девятнадцать лет, но какой же маленькой и беззащитной сейчас казалась Алексею его дочь…
Нет, она ему такой не казалась. Она такой была. И теперь…
Алексей огляделся.
В этой полутёмной пещере у огромных тёмно-зелёных гермодверей подземного города были сложены пыльные коробки, тут же лежал сломанный стул, высилось несколько стоек, держащих яркие, словно звёзды, прожекторы. Позади Сухонина стояли два охранника из службы безопасности Адвеги – два огромных бугая в светло-голубом камуфляже, в чёрных шлемах, закрывающих их головы, и пуленепробиваемых жилетах.
Орлов едва сжал губы, наткнувшись на выжидательный взгляд управителя Адвеги. У Сухонина были светло-карие глаза и смуглая кожа, лицо было суровым, словно камень. Его чёрные, уже кое-где с проседью, волосы были аккуратно причесаны.
Глядя на Алексея, Сухонин слегка склонил голову в бок и цинично улыбнулся.
Лёша видел ненависть, пляшущую в его глазах – ненависть жуткую, ядовитую. Алексей никогда в своей жизни не видел в глазах людей такой злобы, обращенной на него.
Орлов также заметил на шее Сухонина небольшую татуировку-знак Адвеги: щит, на котором была выведена аккуратная буква А. Такие татуировки набивались всем жителям Адвеги.
Такую же сделают и Маше, подумал Лёша и ощутил ядовитое беспокойство, шевельнувшееся где-то внутри.
– Закрытый город Адвега – это не заросшая плесенью деревня под Звенигородом. Это самое безопасное место из всех, какие только вообще можно представить в этом гиблом мире. Я беру твою дочь на лечение только потому, что ты когда-то спас жизнь моей дочери, – медленно произнёс Сухонин, прикрывая глаза. – Не думай, что я собираюсь каждые выходные писать тебе письма о том, как твоя дочурка превращается в невоспитанного монстра. Спольников будет вести её терапию. Как ты знаешь, твоя дочь должна будет находиться в карантине не менее десяти лет. Если ты появишься здесь хоть на один день раньше, я сам пристрелю тебя. – Не дожидаясь ответа от Орлова, Сухонин повернулся к одному из охранников. – Забери девчонку.