Посторонним В.
Шрифт:
Инга строит забавную рожицу и страшным голосом проговаривает:
– Что я сознательно про-е-ба-ла огромный кусок жизни!
Это смешно, и мы смеемся вместе, это грустно, я изо всех сил стараюсь не плакать, это страшно, я не знаю, что делать, что сказать, я ужасающе тупа, беспомощная, неловкая, осторожно беру ее за руку, не люблю прикосновений к посторонним людям, какая ерунда, глажу ее худые бледные пальцы, кольцо с небольшим зеленым камнем прокручивается, прокручивается, чуть царапая мою ладонь, вот это хорошооо…
Через время она выписалась домой, лично договорилась о своем последующем пребывании в хосписе. Детей отправила бывшим мужьям заранее.
В. с сомнением передает мне от нее белый конверт, формата А4, надежно заклеенный, без всяких надписей.
Судорожно раздираю его в клочья, в клочья. Мне на колени выпадает ярко-желтая футболка с принтом «Все там будем». В. хмурится. Он недоволен. Но молчит. (Все-таки он очень умный.)
А я поняла, что она хотела мне сказать. «Никогда не сдавайся». Думаю, как-то так.
Инга. Спасибо. Я тебя вспоминаю часто. Не знаю, имеет ли это значение – там, у вас.
…С недавних пор замечаю, что не умею больше читать, а если умею читать, то не умею писать.
Вывеска над маленьким и паршивым, видимо, ателье: «Силуэт», я смотрю глазами в черных дырах зрачков, я пытаюсь понять, одна буква «Т» должна быть на конце этого непонятного слова, как температура в Кельвинах, или две – как пистолет.
Холодной грязью из подернутой льдом лужи меня обдает крупный, квадратный фургон, на пыльном кузове замысловатыми, с загогулинами, буквами написано «Хлеб», я помню, такой автомобиль играл довольно зловещую роль в старом фильме, но я не помню, что обозначает это короткое, желтое с красным и еще немного черным, слово.
Холодная грязь из подернутой льдом лужи – это если сегодня март. Если сегодня июль – то разряженная под мертвую елку ярко-желтая «Нива» с пунцовыми от стыда буквами «Аварийная. Газ» обовьет меня мертвой петлей синеватого выхлопа, я зажмурюсь, я закашляюсь, я не биолог, и не знаю, почему я не могу дышать ничем, кроме воздушной смеси, содержащей семьдесят восемь процентов азота, двадцать один процент кислорода и один процент прочего атмосферного мусора.
Ухожу прочь от дорог, кривые улицы старого города с редким односторонним движением, пожалуй, то, что мне нужно, тесно стоящие невысокие дома, некоторые старинные, каменные и красивые, некоторые современные, каменные и красивые, но большинство из темных досок, напоминающих о скором гниении, и – покосившиеся, такие покосившиеся. Зато здесь нет алеющих неоновых букв, которые я не умею сложить, нет высверкивающих болью в висках слов, лишенных смысла, и я радуюсь, постепенно успокаиваюсь, вынимаю из кармана шоколадный батончик в шуршащей упаковке, застреваю на полминуты в этой их приторной нуге.
Сладкий комок застревает в моем горле, новые пузатые буквы застревают в моих глазах, корячатся в узком лазе зрачка, пропихивая друг друга упитанными локтями и круглыми коленями, «Муниципальное дошкольное образовательное учреждение – Центр развития ребенка – Детский сад № 111», меня тошнит, я прислоняюсь к надежному стволу бетонного столба, давлюсь горькой слюной, сплевываю сначала нугу, потом Муниципальное, потом Дошкольное, потом сразу много бронзовых буковок, заканчиваю цифрами, цифры я понимаю. Пока…
31 марта
23.00
Иногда все происходит совсем не так, как хотелось бы. Ты помнишь о юбилейной дате вашего знакомства, сочиняешь, допустим, поздравительное письмо, диковатое и с непомерным количеством определений «первый» и «лучший». Черт, ну вот так ты думаешь в этот момент, глупо, конечно, но искренне вроде бы.
Отправляешь нежное и дурацкое письмо, а ответ получаешь в виде смс-ки, и он таков: «Первый ваучерный всегда первый», – ты со злостью колотишь себя трубкой по колену, немного жалея, что не решишься разбить себе лицо – да и не получится, это же мобильный телефон, не кастет. Детски обижаешься на безобидную, в общем-то, шутку, впервые без предупреждения не приходишь на встречу, нарочито молчишь в айсикью, мобильниках и прочее. Себя ты оправданно считаешь надутой идиоткой, но как-то заклинило, перестроиться не можешь, точнее – не хочешь. Разговариваешь вечером с мужем, смотришь в привычном удивлении, какой у него красивый, прямой нос и редкий цвет глаз. Вспоминаешь ему вслух какую-нибудь хорошую историю из вашего прошлого, например, как у тебя были большие неприятности по работе, пропали деньги компании из открытого ящика стола, ты боялась признаться руководству и безнадежно рыдала в дамской уборной. Он тебя вытащил оттуда буквально за шкирку (ты цеплялась за краны, трубы и швабру уборщицы), заварил чаю, положил сахару ложек пять, через пятнадцать минут вернулся и сунул в руку искомую сумму. «Где?», «Как?» – ты заикалась, икала и сморкалась в салфетку. Оказалось, твой начальник решил проучить тебя и спрятал деньги. Ну чтобы не бросала, где ни попадя. Муж довольно усмехается – было, было.
И тут звонит домашний телефон, и ты прекрасно знаешь, кто там – на проводе. Выходишь из комнаты.
«Не обижайся? – говорит он. – Ну может человек быть идиот?»
«Не может», – отвечаешь ты, а мерзкий узел из потрохов внутри развязывается, развязывается.
«Напиши мне? – говорит он. – Я так люблю твои письма, почти так же, как тебя, а иногда даже больше».
«А я знаю», – отвечаешь ты.
Возвращаешься в комнату, предлагаешь мужу выпить коньяку. Приносишь в двух бокалах для виски. Говоришь: «А помнишь, как я напилась на новогодней вечеринке и меня стошнило тебе на колени?» «Ну помню, – он удивленно кривит рот, – а к чему это ты вдруг?»
Просто ты был такой милый.
Я и сейчас милый.
Конечно.
Конечно.
23.30
К теме всеобщего безумия. Сегодня на рабочий почтовый ящик получила загадочное письмо, адресовано лично мне, фамилия-имя-отчество, все дела, Очень Странный Текст внутри: «Уважаемая госпожа Ф.! (Люблю, когда я уважаемая госпожа.) Благодарим Вас за проявленный интерес к холодильному оборудованию и предлагаем Вашему вниманию мини-завод по производству эскимо, а также других популярных сортов мороженого…» Далее полтора экрана невнятного бреда, с техническими характеристиками и веселыми картинками мини-завода в разрезе. Почему? Почему? В панике задумалась, когда именно я так неосторожно проявила интерес к холодильному оборудованию, вспомнить не смогла.
Еще проходила это я по улице Ленинградской, вниз-вниз, к Набережной. Вижу: новую вывесочку присобачили, отправилась полюбопытствовать, хотя признаю, что от любопытства кошка сдохла. «Клиника Восстановительной и Реставрационной Медицины» – с благоговением прочла на золотой такой табличке, очень-очень приличной. Респектабельной такой.
Восстановительной и Реставрационной Медицины ЧЕГО? – трезво спросила себя я, когда первые восторги улеглись. Глаза? Уха? (Горла-Носа?) Зуба?
Желудочно-не-побоюсь-этого-слова-Ки-шечного-Тракта? Столько вариантов, на самом деле.
00.00
Купила сумку. Новую прекрасную сумку, которая ловко вместила бы и слона (если бы вдруг произошла их раздача), да, люблю, когда они большие. Недостаток в ней только один – это практически точная копия моей предыдущей сумки (цвет и размер), а предыдущая – точная копия еще более предыдущей, и так далее.
Или вот телефон. После трагической гибели мобильника во льдах (трубка разбилась на примерно стомиллионовтысяччастей) я уверенным шагом пошла в Салон Связи и в течение часа приобрела точно такую же модель, а робко предлагавшим мне что-то иное продавцам просто смеялась в лицо.