Посторожишь моего сторожа?
Шрифт:
Он невинно улыбался, стараясь скрыть, как смешны ему ее слова.
– Ну, мы вас накормим, – как новому человеку, сама уводя его в столовую, говорила она. – Вы такие голодные, я знаю, бедные мальчики. Вы не бойтесь, кушайте. Я слышала, у вас был голод, – с сочувствием добавила она.
– А у вас разве не было? – сухо спросил Дитер.
– Я выросла за океаном. У нас все было. Но я вас понимаю.
Чтобы его не стеснять, она посадила его подальше от важных гостей. Невыносимо стыдно ему было за то, что покровительство ему оказывает эта домашняя, но чужая женщина. Если от старого
За столом говорили о партиях, о том, что напечатали у Него и чем ответила местная либеральная газета «Берсенкурьер»; о кризисе, об отменившем золотой стандарт заграничном банке, о миллионах безработных, о последних коррупционных случаях у них и – с особенной злобой – о своих подозрениях касательно президента. Он едва слушал – еда была восхитительна. Но тяжела была мысль, что двумя десятилетиями ранее те же самые блюда стояли на столе в его доме, те же разговоры велись с его отцом, а мать, так закончившая, спившаяся мать надевала вечернее платье и украшения и усаживалась за рояль. То, казалось, был иной мир. Иная жизнь, затонувшая после столкновения с айсбергом.
– Вам не нравится наша болтовня? – позже спросила его Альма.
– Нет. Вернее… Я слышал достаточно политических разговоров и ни один из них не привел к хорошему делу.
Она слабо улыбнулась.
– Папа нынче сказал, что помнит вашего папу. Папа сказал, его звали Райко.
– Все так. Если он помнит, что его звали Райко, значит, ваш отец хорошо знал моего.
– Папа сказал, вы из очень хорошей семьи, просто вам не повезло. Оттого мне нельзя задирать нос. – Она опустила глаза. – О чем вы думали за столом? У вас был такой сосредоточенный вид.
– Наверное, о том, как легко все потерять, намного легче, чем нам кажется, и часто мы не может это предотвратить.
– Я считаю, можно предотвратить все, – ответила Альма.
– Даже войну? Голод? Смерть близких?
– Я не вправе судить об этом. – Она прочистила горло. – Но я считаю, что мы можем… принять правильное решение. Например, я – папа отправил меня в Америку, и я ни в чем не нуждалась.
– Я понимаю, о чем вы. Но все же я верю в судьбу. Вернее, в то, что большинство событий неотвратимы.
Внезапно Альма рассмеялась.
– Вы верите в судьбу? – весело спросила она. – Неужели? Значит, вы захотите посмотреть на нашу девочку. Нет, она не наша. Ее нашла Жаннетт, приятельница папы. Она милая маленькая девочка, но она угадывает, что было в прошлом у человека, и главное – она рассказывает, что с ним произойдет дальше.
– Вы в это верите? – неуверенно спросил он.
– Во что?
– Что она умеет предсказывать судьбу.
– Нет. Я не верю в судьбу. Я верю в волю и правильный выбор – как я сказала ранее. Но гостям Софи нравится. Раньше крутили столы, чтобы вызвать духов, а Софи… точно такая же.
– Значит, она шарлатанка? – уточнил он.
– По моему мнению, она сама верит в то, что говорит. Но, я считаю, она очень хорошо понимает людей. Как это называют? Психолог? А будущее она выдумывает, как ей самой хочется. Если вы ей понравитесь, она нагадает вам долгую жизнь и богатство. Жаннетт приводит к нам ее иногда. Можете прийти к нам посмотреть на Софи.
– А Жаннетт, – спросил он внезапно, – это кто?
– Жаннетт Воскресенская, журналист, они с папой дружат. Вы ее знаете?
– Мы с ней встречались, – решив не лгать, сказал он.
– Так хотите?
– Да… да. Но если вы пообещаете, что ваша девочка нагадает мне 90 лет жизни и пять миллионов.
– Возможно, в следующий раз Жаннетт еще приведет кого-то из партийных, – уже говорила она, – не очень хорошо, что я ни разу не говорила ни с одним партийным. Да, это не очень хорошо. Хочется посмотреть своими глазами. Они, наверное, ужасны, но… хочется с ними поспорить.
Софи – невысокая девочка-девушка в черно-белой школьной униформе, с лицом изящнейшим, утонченно-горестным, на котором выделялись особенно глаза – глубокие глаза, сильные печалью. Встретив его внимание, она не опустила этих глаз, не отвернулась – она смотрела прямо, а он был мебелью, не человеком.
Альма появилась и обняла ее за плечи.
– Как вы хороши, Софи! Спасибо, что пришли.
Теперь Софи опустила голову. Она не отвечала. Левая рука ее держала правую, ноги скрестились, как в кокетстве, но столь не чувственно, почти неестественно, как у тряпичной куклы…
– Вот, позвольте, мой новый гость, – улыбаясь, говорила Альма. – Полагаю, ваш новый поклонник. Посмотрите, как у него обстоят дела?
Софи кивнула, не смотря на них.
– Замечательно. И с вами захочет поговорить г-н Л., ему нужен ваш совет касательно… А, впрочем, сами услышите. Пожалуйста, синяя комната – ваша. Софи?
За руку Альма повела ее в гостиную. Их приветствовали радостными восклицаниями – Софи в доме генерала считалась знаменитостью. Жаннетт, с которой Альма мимолетно обнялась, иронично улыбалась. Нынче она показалась ему постаревшей, но знакомо энергичной, прямой и яркой. Жаннетт его узнала – и улыбка слезла с ее губ.
– А, это… – сумела проговорить она.
– Приятно с вами встретиться, Евгения. Как вы поживаете?
Из-за спины Жаннетт донесся кашель. То был ее второй спутник – лет двадцати пяти, явно южанин, но чрезмерно бледный, словно бы больной; лицо у него было беспокойное, с крупными чертами, глаза на нем – темные, но и неестественно красные, что отторгало от него; волосы стрижены по андеркату, популярному на юге. Одет он был по молодежной моде: бежевый пиджак был велик ему в плечах, вместо галстука – клетчатый объемный шарф, здесь же – массивные бежево-черные ботинки и бежевая шляпа, и тонкий зонт с ярким узором по краям.
– Привет, – просто сказал этот новый человек.
– Э-э-э, хорошего… вечера.
Альме, что возвратилась в прихожую, не понравилось незнакомое лицо. Она с сочувствием взглянула на длинный нос с горбинкой и сказала:
– Кажется, я несколько отстаю от моды. А что это у вас вон там?..
– Это же тренчкот, – как дикой, сказал этот человек.
– О-о-о… а обычные плащи уже не носят?
Тот глядел на нее, как на обыкновенную дуру, и молчал.
– Ну, вы можете пожать мне руку. Я Альма, хозяйка.