Построение квадрата на шестом уроке

Носов Сергей Анатольевич

Он плетется домой, и на душе у него очень скверно. Словно он получил в дневник незаслуженное замечание. Словно в нем есть что-то хорошее, что приняли за плохое. Рома вспоминает, как бабушка говорит ему часто: «Мой ангел». Он глядит на себя, отраженного в стекле витрины магазина «Химик»: ангел ли он? Уши… они у него оттопырены (Юлька сказала однажды, что у него уши прозрачные). Но ведь это же не чудовищно? Это же не настолько чудовищно, чтобы напугать человека?

Неподвижный

Первое,

что в голову приходит, – Старый Арбат, но нет: другое достопримечательное место, где вечером не так многолюдно.

А сейчас – день.

К неодушевленным достопримечательностям прибавляется живая – человек-статуя занимает место. Прежде чем войти в образ, медленно потягивается, разминает пальцы.

Специальный бледно-мраморный грим, соответствующая одежда.

Данте? Вергилий? Некий философ? Персонаж неизвестной комедии?

Замер.

Перед ним открытая сумка.

«Пешеходы бросают мзду» (как писал когда-то по другому – парижскому – случаю Андрей Вознесенский).

Но, конечно, не все. Одни просто проходят, другие приостанавливаются, всматриваются, чего-то ждут, кто-то издалека наблюдает, словно боится подойти ближе. В общем, отношение к объекту вполне обычное, будничное, характерное.

– Мам, а он настоящий?

– Ты же видишь, что нет.

Мимо проходящая дама:

– Вот не будешь бабушку слушаться, таким же станешь.

Предводимые экскурсоводом с алым флажком, мимо идут иностранцы – в русских ушанках и буденовках, с матрешками и балалайками. Вид человека-статуи вызывает у них коллективный приступ радости. Приветствуют, как старого знакомого. Фотографируют. Один кладет купюру в раскрытую сумку. Статуя в знак благодарности слегка изменяет позу.

Продавщица хот-догов смотрит в окно.

Лимузин. Подбегают молодожены. Вместе снимаются. Статуя к восторгу невесты слегка к ней повернулась.

Реплики прохожих:

– Скрытая реклама памперсов.

– Понаставили – пройти негде.

– В Италии такие на каждом шагу стоят.

Последнее произнес, по-видимому, доброжелатель; ему закономерный ответ:

– Ну и поезжайте в свою Италию.

Двое – один худой, другой круглолицый – плюс девица; оба перед ней не прочь порисоваться.

– Хочешь пива? – предлагает худой человеку-статуе, щедрым жестом протягивая недопитую банку.

Ноль реакции.

– Чё, трудно ответить?

– Статуи не пьют, – говорит круглолицый с усмешкой.

– А чё, трудно ответить? –

заводится худой.

Щелкает пальцами перед носом:

– Так и будем стоять?

Смотрит на неподвижного с недоброй улыбкой: ужо тебе! Неподвижность человека-статуи им воспринимается как вызов.

– Выносливый, да?

Почему бы не исследовать пределы профессиональной выносливости? Надевает ему на неподвижный мизинец банку из-под пива. Заглядывает в глаза.

– Терпеливый какой!

– Хочет сказать, что мы ему безразличны, – с грустью в голосе комментирует круглолицый.

– А покурить?

Перед глазами застывшего появляется сигарета. (Иногда, представим, нам дано смотреть глазами живой статуи: как если бы в неподвижную камеру – в наши глаза – влезали лица самых общительных, а также демонстрируемые ими предметы.)

Ноль реакции.

– Значит хочет.

Попытка протиснуть сигарету между губ. Кое- как получилось.

– Надо же, не укусил!

– Куда ему кусать – он зубы сжал!

Публика собирается: любопытство, участие, азарт экспериментаторства, неучастие, вялое недовольство.

Зажигалка в руке худого. Только изо рта неподвижного выпала сигарета.

– Статуи не курят, хочет сказать, – интерпретирует круглолицый.

– Да он ничего не хочет сказать, – вступается за неподвижного из публики некто. – Просто молчит.

– Щас посмотрим. Помаду дай, – обращается к подруге худой. – Скажет или не скажет.

– Гы, гы, гы.

Продавщица хот-догов:

– Хватит! Отстаньте! Что пристали к человеку!?

– А где тут человек? Разве это человек? – удивляется худой, нанося неподвижному яркую помаду на губы.

– Ты не умеешь, – протестует подруга. – Перестань, вдруг у него сифилис.

Подсказка со стороны:

– На лбу напиши.

На лбу, однако, пишется плохо.

– Штукатурка, бля! Не берет.

Лишь нечеткая буква Х изобразилась на лбу. Худой недоволен, его подруга – тоже.

– Ты мне всю помаду запачкал! Дай сюда!

– А если палец отломать, интересно, почувствует, нет? – любопытствует круглолицый. – А что, Верунька, слабо ему палец отломать? У тебя должно получиться.

Палец, однако, не отламывают – худому приходит в голову другая идея:

– Знаю, как надо.

Берет сумку со мздой и вертит у неподвижного перед глазами.

– Твое? Не твое? Неужели мое? Если не твое, значит мое?

Своим:

– Пошли.

Уходят с сумкой, оглядываясь.

Человек-статуя: ноль реакции.

Публика вяло расходится. Один, уходя, говорит неподвижному:

– Что ж ты в глаз ему не дал? Я б не сдержался, я б дал.

Ноль реакции.

Худой возвращается – лицо перекошено злобой.