Посвисти для нас
Шрифт:
«Здесь только в первый день дают такую жратву. Дальше будет совсем по-другому», — услышали от «стариков» вновь прибывшие. От этих слов кусок не лез в горло.
— После ужина каждый должен повернуться в ту сторону, где его родной дом, и поклониться, — смягчившись, проинструктировал молодых солдат командир. — Считайте, что после этого все связи с гражданкой у вас порваны.
А поздно вечером, когда новобранцы впервые закрыли глаза на набитых соломой матрасах, до их слуха издалека донеслись протяжные печальные звуки трубы, игравшей отбой:
Новобранцы — симпатичные ребята,
Спать ложитесь, и не надо слез.
Вдыхая запахи масла, пота и самой казармы, прислушиваясь к звукам трубы, Одзу думал о выражении лица одетого в военную форму Хирамэ на фотографии, которую тот ему прислал.
«Он уже давно каждый вечер слышит такую же трубу…»
Затем перед его глазами встала белая дорога вдоль берега Асиягавы. Айко Адзума в матроске шагала по ней со своей подружкой. Они то и дело останавливались и над чем-то смеялись.
«Надо спать».
Одзу всеми силами старался отогнать эти воспоминания, воспоминания, до которых он уже не мог дотянуться рукой.
Худшие опасения сбылись — атмосфера, зачем-то искусственно созданная в первый день пребывания новобранцев в части, испарилась без следа уже на следующий день. У Одзу и его товарищей не было ни минуты свободного времени, их заставляли бегать, выполнять тяжелую работу, сопровождая это криком и побоями. Возможность отдохнуть появлялась только в туалете и после отбоя под печальный стон трубы.
Без побоев не проходило ни одного дня. Новобранцев били во время занятий боевой и физической подготовкой, били, когда они возвращались в казарму. В первый день сержант говорил, что командир отделения заменит им мать, но эта мать вместо того, чтобы самой заниматься подопечными, сидела на соломенном тюфяке и наблюдала за тем, как старослужащие применяли свои методы наказания новичков.
— Мы в колледжи не ходили, мозги учебой себе не забивали. Обошлись без колледжей, зато мы не такие сачки и придурки, как вы, салаги!
Такими словами «старики» неизменно сопровождали издевательства, которым подвергали Одзу и других рекрутов. И когда растерянные новички, у которых украли палочки для еды и выстиранное белье, явились к командиру подразделения спросить, что им делать, то сержант просто от них отвернулся:
— Хм-м!.. Откуда мне знать, что вам делать. Я ведь в колледже не учился.
Заступаться друг за друга новобранцы не могли. Даже просто помочь кому-то нельзя было себе позволить. Так со временем в людях умирали чувство дружбы, о которой они часто говорили, когда учились в коллежде, и готовность к самопожертвованию. Если молодой солдат совершал какой-то проступок, наказание получал не только он один. Всех новобранцев выстраивали в две шеренги, и после длинного нравоучения их заставляли поворачиваться и колотить друг друга.
Тут наконец Одзу сообразил, что значило одутловатое лицо Хирамэ на фото, которое тот прислал из Кореи. На самом деле оно опухло от ударов.
«Вот оно что! Значит, Хирамэ тоже достается каждый день».
Одзу это понял, глядя на парня по фамилии Ямамото, который жил с ним в одной казарме, а до этого учился в колледже в Токио.
Во время утренних пробежек Ямамото быстро уставал, наверное, был не так крепок, как остальные. Задыхаясь, он бежал позади всех, оставая все больше и больше.
— В чем дело, свинья?! — Командир отделения ударил Ямамото по лицу, когда тот наконец добрался до финиша. — Как ты воевать собрался?! Ну как давай еще круг! Один! — орал он.
В итоге Ямамото пришлось пробежать больше всех.
Как-то посреди ночи у входа в казарму послышался дикий крик:
— Кто тебе разрешил ходить в сортир без доклада?!
Ямамото стал просить прощение за допущенную ошибку. Послышался удар и звук падающего тела. Ямамото сбили с ног.
— Что там такое? В чем дело? — Командир отделения сунул ноги в галоши и направился к двери.
— Понял. Я ему объясню, что к чему. Сделаю как надо, не сомневайтесь.
Голоса стихли, видимо, переговоры закончились.
«Этот парень легко не отделается», — думали новобранцы, с подбородком накрываясь одеялами.
Вышло так, как они ожидали. Наказание не заставило себя ждать — на следующий день «старики» выбили Ямамото пару зубов. Лицо его распухло, как гранат.
Прошло четыре месяца после призыва, и в казарме пошли слухи, что скоро всех отправят на фронт.
Однажды ночью слухи превратились в реальность: в полной амуниции солдат погрузили сначала в железнодорожный эшелон, а потом на транспортное судно. Чтобы избежать встречи с подлодками противника, информацию о дне отправления и пункте назначения засекретили. Все были застигнуты врасплох и не получили возможности повидаться с родственниками перед отъездом.
Судно вздымалось и опускалось на черных волнах. Лил холодный дождь. Трюм пропах солдатским потом и краской.
Море кипело за стеклами иллюминаторов. Глядя на эту картину, Одзу задремал. Он спал и видел спортивную площадку в школе Нада и белое русло Сумиёсигавы.
— Тернер, понимаете ли… — бормотал Полутень, меряя шагами класс. — Тернер, понимате ли. Он был великий человек, понимате ли.
Потом он увидел стоявшего перед учителем математики и не перестающего моргать Хирамэ.
— Что это за ответ?! Ну-ка прочитай, что ты написал в ответе на задачу! — кричал учитель растерянному Хирамэ. — Читай, читай!
— Вот…
— Не «вот»! Как ты ответил на вопрос?
— Хорошо, я прочитаю. Я… я ответил: «Правильно. Совершенно верно. Я тоже так думаю».