Посвятив себя врачеванию
Шрифт:
В самом конце бешеного рабочего дня Айболита пригласили в переговорную. Там стояла Сония, очаровательная брюнетка с огромным букетом гладиолусов, она потянула его, потного и небритого, и поцеловала взасос. «Ох, ну и счастливый у тебя муж», – выдохнул Айболит. «Придурок, – ласково улыбнулась она, – разве мужа так целуют? Я через тебя целую Бога, который послал тебя в ту ночь».
Он шёл по улице, весь в губной помаде и с охапкой гладиолусов в обнимку, его глаза светились и блуждали, какой-то дядечка поздравил его с личным счастьем, он вошёл в метро, ему уступили место, он сел и заснул…
«Ты видел, – спросил Создатель Змея, – КАК она меня целовала?» И, самодовольно улыбаясь, погрузился в свой очередной проект…
Когда
Это была первая зимняя экспедиция на Москвина, где собрались сборная страны, узбеки и питерские, и где, естественно, многие друг друга хорошо знали. Питерские привезли с собой пятерых с острой вирусной инфекцией. У них было два врача: один физиолог, другой – молодой хирург, но из очень хорошей школы. Высокогорного опыта у них ещё не накопилось, поэтому совет Айболита, как надо лечить всех пятерых на этой высоте, они, видимо, пропустили мимо ушей.
Через два дня, когда Айболит с Худым увлечённо гоняли в нарды бешеную, питерский хирург позвал на помощь.
Славка помирал. Сознания уже, наверное, не было, а если можно было это назвать сознанием, то помраченным, ещё наблюдалась высокая температура и тотальная слабость. Мошников сидел с отёком лёгких под кислородом и на возвышенном положении, а Славка бредил, бессвязно бормотал, обращаясь к Айболиту, и просил простить, что не может уже держать верёвку, так как пальцы ничего не чувствуют. «О чём он?» – спросил Худой. «Бредит. Вспомнил ледник Витковского, – ответил Айболит, – он тогда рукавицы потерял».
Тогда, около шести лет назад, когда смешанная узбекско-питерская группа встречи, естественно, с Айболитом и Олегом в составе, выдвигалась на этот ледник снизу вверх для встречи своих команд, которые в плохую погоду объединились на спуске с вершины и дальше шли вместе в верховья ледника Витковского. Эту информацию база получила на последней связи, и эта связь была действительно последней, потому что батарейки у верхней группы окончательно сдохли.
…Айболит от Ашота получил кое-какую информацию об этом небольшом леднике, что идти лучше по центру, где трещин нет, если только не занесёт вправо, но и там трещины неглубокие, и при слабом морозе снежные мосты проходились легко, но не сейчас, когда стало тепло, пошёл мелкий снег и ледник был накрыт густым туманом, а снег раскис. И в тумане их точно занесло вправо, и Айболит, идущий впереди, пересчитал все трещины, какие только там были.
Он помнил, как однажды с Шахиней вдвоём они восходили на очень простой шеститысячник, так, для разминки. Шли утром по закрытому леднику, мосты держали, и они без труда забрели на вершину. Обратно шли по тому же пути по раскисшему снегу, и Айболит тогда тоже пересчитывал трещины, но было легче, потому что Шахиня прекрасно управлялась с верёвкой, её реакция была мгновенной. Он с удовольствием смотрел на её пластичную, сильную и очень женственную фигуру и думал, что, если бы они с ней вдруг оказались на необитаемом острове, он никуда и никогда не стремился бы оттуда уехать.
Трах!!! Он, задумавшись, ударился локтями, коленями, туловищем об этот алмазной твёрдости лёд, взвыл, Славка верёвку совсем не держал, и, слава богу, трещина была хоть и широкая, но неглубокая, метра полтора, выбрался сам, пошли дальше, а дальше всё то же…
К вечеру туман разошёлся, створ перевала был уже хорошо виден и можно было ставить палатку, в которую они набились восьмером, сидя. Примус грел хорошо, Айболит непослушными пальцами открывал банку тушёнки, финский нож соскользнул, прорезав ему большой палец левой руки. Айболит, смеясь, попросил Олега перевязать, открыл банку до конца…
Они спали полусидя, прижавшись к друг другу, снаружи опять пошёл снег и дул ветер. Засыпая, Айболит терял контроль и начинал стонать: ссадины горели, ушибы болели, и озноб уже начал колотить его, и, когда Олег поднёс к его носу фляжку со спиртом, не устоял, сделал два добрых обжигающих глотка и сразу провалился куда-то в тёмный и вонючий рай…
Как это всегда бывает после непогоды, на следующее утро воздух был чистым, небо – синим, свежевыпавший снег ослепительно сверкал под весёлым горным солнцем, а ссадины больше не болели и хотелось только одного – чтобы пришёл Арлекин, и не один, а со всеми, и чтоб пришла и ленинградская группа, и вообще, хватит приключений на этот год, и чтобы можно было бы послать все эти горные красоты очень далеко, вот только пусть придут все. Каждые три часа Айболит выходил в эфир на старой рации, которая работала только на передачу, но на базе Ашот, как потом выяснилось, хорошо всё слышал. Утром следующего дня, когда они встретились с обеими группами, было всем хорошо, и все смеялись, и на сеанс связи Айболит отдал эту рацию Арлекину. Видимо, и Ашот был на седьмом небе, когда услышал позывные: «База, база, я Шура, я Шура, идём все, идём вниз…».
А теперь, глядя на Славу и Мошникова, продумав весь план, подсчитав медикаменты и начав почасовое ведение этих двух парней, он с тоской подумал, что хорошо, когда всё хорошо кончается, что вот сейчас, когда пурга и врач сборной страны не залетел вовремя на ледник, опять вся ответственность тяжко упала на его плечи.
Он старался об этом не думать, а просто работал. Физиолог каждые пять минут записывал пульс, давление, дыхание. Молодой хирург следил за всеми венозными линиями, и Айболиту было с ними легко и приятно, потому что, будучи хорошими врачами, они быстро поймали концепцию и работали сообща, а Лёня Тращ следил за кислородными баллонами. Через два дня, когда Мошников уже нормально дышал, а Славка пришёл в сознание, при установившейся погоде прилетела вертушка, почему-то чёрного цвета, вышли из неё Коля Чёрный и врач сборной, Липень, а сел туда уже способный нести свой рюкзак Мошников, а Славку, в полном сознании, отнесли на носилках. Потом начались восхождения… Но это другая история, а пока что все смеялись и всем было хорошо.
Он увидел Славу ещё раз, через полгода, летом. Узнав, что Айболит на Москвина, Славка, воспользовавшись попутным вертолётом, прилетел с Алайской долины, чтобы сказать Айболиту спасибо…
Они как раз закончили неудачные поисковые работы на высоте 7300, были нервные, опустошённые, а Росинант и Мона-Лиза чуть не поплатились за это своими жизнями.
«Слава, знаешь, что такое праздник?» – спросил Айболит. Они обнялись. – «Знаю – это когда гору сделал». – «Нет, Слава, это когда все дома».
Назад, к жизни
Подарок нашей Ниночке.
В середине предыдущей ночи они наконец принесли Жорку на носилках, сделанных из ледорубов, станков и лыжных палок, к вертолётной площадке на боковой морене ледника Ленина со «Сковороды», на которой он и совершил свою глупость, поставившую на грань существования его самого и судьбу всей экспедиции. Он набирал снег для чая, стоя на снежном мосту, над бездонной трещиной, и, конечно, ушёл в неё без звука и вместе со своей кастрюлей. На Жоркино счастье, это вовремя заметили, и, забивая ледорубы в лёд практически только по штычки, а потом пустив в ход и ледовые крючья, они тут же нарастили верёвки, и на этом честном слове Арлекин (а лучше, чем он, лазуна в команде, и не только в команде, не было, и право рисковать первому ему давно было присвоено) полез в трещину и, найдя Жорку на маленькой ледовой полке метрами двадцатью ниже, вытащил его быстро, сам побив об лёд свою голову в кровь.