Посылка
Шрифт:
— Сол! — крикнул я, ворвавшись в гостиную. И в растерянности умолк.
Там было темно, спирало дух от тошнотворного запаха. Мне стало дурно, и я поспешил дальше. Вбежал в кухню, но здесь запах был еще сильнее. Не в силах им дышать, я привалился к стене. Перед глазами заплясали разноцветные пятна.
Сверкнула молния, осветив кухню, и я увидел, что левая дверца шкафа открыта. За ней оказалась чаша с каким-то порошком, похожим на муку. Я только взглянул на нее — и во рту у меня пересохло, из глаз брызнули слезы.
Я
Сверкнула еще одна молния и высветила из мрака портрет Клариссы. Я увидел его и оцепенел — лицо у нее изменилось. Утратило всю красоту. И выражало теперь только злобную радость. Глаза сверкали, улыбка казалась оскалом. Вправду ли портрет стал другим или то была игра теней, но даже пальцы рук ее казались сейчас когтями, готовыми рвать и душить.
И, попятившись от нее в испуге, я споткнулся о тело своего брата.
Я упал на колени, отчаянно вглядываясь в темноту. Увидел, при свете молний, сверкавших одна за другой, его белое, мертвое лицо. Застывшую на губах ужасную усмешку. Безумие в широко распахнутых глазах. И сердце у меня остановилось. Казалось, я сам сейчас умру. Не в силах поверить в страшную правду, я рванул себя за волосы и громко застонал, надеясь, что это только сон, и мать сейчас разбудит меня, и я взгляну на кроватку спящего Сола, увижу его невинную улыбку, темные кудри, разметавшиеся по подушке, и, успокоенный, снова засну.
Но кошмар не кончался. Дождь неистово стучал в окна, землю сотрясали громы и молнии.
Я взглянул на портрет, чувствуя себя таким же мертвым, как мой брат. Встал без колебаний, спокойно подошел к камину. Взял в руки лежавший там коробок спичек.
Она угадала мои намерения в тот же миг — коробок вырвали у меня и швырнули в стену. Я нагнулся за ним, и меня попыталась удержать какая-то невидимая сила. Горло стиснули холодные руки. Страха я не почувствовал, лишь зарычал, оттолкнул их и снова потянулся за спичками. В рот затекла кровь, я сплюнул. И поднял коробок.
Его опять выхватили у меня, разорвали на этот раз и разбросали спички по полу. Когда я наклонился, чтобы подобрать их, весь дом неистово сотрясло, гул перерос в страдальческий вой. В меня вцепились. Я вырвался. Встал на колени, начал шарить по ковру. Меня схватили за руки, и вокруг всего тела обвилось что-то влажное и холодное.
С упорством маньяка я при свете очередной молнии поднял одну из спичек зубами, чиркнул ею по ковру. Она вспыхнула и погасла. Дом трясся уже не переставая, отовсюду доносились шорохи, словно Кларисса, спасая свое проклятое, призрачное существование, созвала на битву со мной всех мертвецов.
Я поднял другую спичку. С ковра на меня уставилось белое лицо. Я сплюнул на него сквозь сжатые зубы кровью. Лицо пропало. Мне удалось высвободить одну руку, я выхватил спичку из зубов и чиркнул ею по стенке камина. Загорелся крохотный
Гул и тряска усилились. Против огня мертвецы были бессильны, но я все же прикрыл спичку рукой, боясь, что дунет неведомо откуда холодный ветер и погасит ее. Поднял журнал, завалявшийся в кресле, встряхнул, поднес к нему спичку. Страницы тут же занялись пламенем, и я бросил журнал на ковер.
Потом стал обходить комнату, зажигая одну спичку за другой. На Сола я старался не смотреть. Она убила его, и сейчас мне предстояло покончить с ней навсегда.
Ковер задымился. Шторы заполыхали, начала разгораться мебель. По дому пронесся, подобно порыву ветра, свистящий, горестный вздох и затих.
Когда запылала вся гостиная, я взглянул на портрет. И медленно двинулся к нему. Она поняла, что я собираюсь сделать. Дом затрясся еще сильней, раздался визг, такой, словно возопили сами стены. Сомнений не осталось — домом управляла она, и сила ее заключалась в этом портрете.
Я сорвал его со стены. Он задергался в руках, как живой. Содрогнувшись от омерзения, я швырнул его в огонь.
И чуть не упал — дом тряхнуло так, словно началось настоящее землетрясение. Но это был конец. Портрет запылал, и больше она ничего не могла сделать. Я остался в горящем доме один.
Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что случилось с моим братом. Чтобы кто-нибудь увидел такое его лицо.
Поэтому я поднял Сола и уложил на кушетку. До сих пор не понимаю, откуда у меня взялись на это силы. Словно кто-то помог.
Я сидел рядом, держа его за руку, пока огонь, пожиравший комнату, не начал подбираться ко мне. Тогда я встал. Склонился над братом, поцеловал в губы, прощаясь навсегда. И вышел из дома в дождь.
И больше туда не возвращался. Поскольку возвращаться было незачем.
На этом рукопись заканчивается. Нет оснований считать изложенное в ней правдой. Хотя в архивах городской полиции нашлись кое-какие сведения, представляющие интерес.
В 1901 году жители города были потрясены самым, пожалуй, массовым убийством из всех, когда-либо совершавшихся в его истории.
На званом вечере в доме мистера и миссис Мэрлин Слотер и их дочери Клариссы некто, оставшийся неизвестным, подмешал в чашу с пуншем мышьяк. Умерли все — и гости, и хозяева. Кто и зачем их убил, выяснить так и не удалось, сколько догадок по этому поводу ни строили. По одной из версий, отравителем был кто-то из умерших.
Предполагали также, что это не отравитель, а отравительница. Прямых намеков не имеется, но, по некоторым свидетельствам, касающимся «этого бедного ребенка, Клариссы», девушка на протяжении нескольких лет страдала тяжелым психическим расстройством. Родители тщательно скрывали ее болезнь от соседей и городских властей. И вечер, возможно, устроили с целью отпраздновать улучшение ее состояния, принятое ими за выздоровление.