Посюстороннее
Шрифт:
Тоска не отпускала. Я поняла, что счеты с жизнью мне так не свести -- все эти мысли держат меня на привязи и в сущности я просто брожу словно цепной пес возле конуры.
Дома сидеть тошно.
Работы нет.
Таскаться по друзьям не хотелось. Все равно у меня не получалось даже нормально разрыдаться на плече у подруги, и всякий мой приход в гости с целью поплакаться заканчивался тем, что плакались мне.
Я поплелась на станцию.
На платформе маячило всего несколько человеческих фигурок. Мужики какие-то.
Фонари горели.
Я стала прохаживаться по платформе. Холодно-то
Почему
все
так
плохо?
И тут погас свет.
Секунда темноты. Полного ничега.
– - Ах ты ж ёбаный ты нахуй!
– - послышался рядом мужской голос.
Свет зажегся.
И снова погас.
– - Заебали!
– - крикнул тот же голос.
Фонари включились. Через пару секунд -- опять темнота.
– - Охуели, что ли?
Свет загорелся.
Так повторялось несколько раз, и я даже привыкла уже к тому, что фонари периодически гаснут, погружая платформу в черноту. Свет включался быстро -- так что глаза не успевали привыкнуть к темноте, отчего она казалась какой-то на редкость мощной. Да, тьма сгущенная концентрированная, как сгущенка в банке, только тьма.
Но вот что-то сбилось в системе -- свет погас, а голоса не раздавалось. То ли мужик привык к этому миганию, то ли у него просто закончились маты (что вряд ли), то ли он осип уже орать на морозе.
Свет не загорался. Он должен был, должен вспыхнуть буквально через "раз-два-три", но его не было, тьма затянулась.
– - Долбоебы, блять...
– - устало произнес мужик наконец-то.
И свет загорелся.
И прямо напротив себя я увидела это... в конусе света, бросаемого фонарем, кружились первые в этом году снежинки.
А вдали вспыхнули три глаза электрички.
Я уеду в зиму.
Все плохо.
Все ужасно плохо.
Все капец как плохо.
Я буду слушать перестук колес, катать в пальцах таблетки и улыбаться сквозь слезы.
Это должно будет стать моим личным колдовством -- если я не умею ныть или материться.
Дом для собаки
Была у нас верстальщица на работе, Машенька. Умненькая и нищенькая, как оно у нас всегда бывает. Снимала комнату в какой-то бывшей общаге, много работала, от мужиков добра никакого не видела, но не унывала.
Как-то раз, представьте себе, подвалило Маше счастье: помер у нее дед какой-то, из дальних родственников, которых совсем не жалко, и перепал ей домик в деревне. Правда, до города с час добираться, да и сам домик на ладан дышит -- а все равно приятно. Продать, конечно, можно было, но что-то у Машеньки рука не поднималась: дом продать -- это ж хуже, чем скотину зарезать, дом он так плачет порой, так ставнями хлопает, что у любого сердце дрогнет... Решила Машенька дом оставить. Починить его да в божеский вид привести возможностей не было, так что стоял домик пустым, только вздыхал тяжело...
Машенька приезжала только изредка, навещала старичка, прогревала его старые косточки -- печку топила, да и сама грелась.
Как-то
Так что решила Машенька завязать с арендой. Договор закончился, она упаковала пожитки, взяла свою псинку -- и решила двинуть туда, где собака никому не помешает. В деревню то есть.
Для перевоза пожитков вызвала такси.
Таксист, как водится, разговорчивый оказался, то да се... Приехали они, мужик дом старый увидел. Как же, говорит, ты жить-то в нем будешь? Это ж вообще развалюха какая-то!
Дом обиделся и подставил мужику порожек, так что тот запнулся и чуть не упал.
Выругался.
Дом на него старой посудой звякнул -- нехорошо!
Но мужик уже оглядывался деловито.
Тут надо поправить и здесь...
В общем, так он с Машенькой и остался.
Такой ремонт забабахал -- даже на чердаке спальное место сделал, я там ночевала как-то... В общем, неплохо Машенька живет, не жалуется. Славный домик у нее.
Она-то сама, конечно, не скажет: все хорошо, у нас не принято так, чтоб не сглазить. А я-то как ночевала у них, слышала... по крыше легонечко так шелестело. Я знаю, что это: ангелы на крышу садятся, как на печку. Ноги греют.
Я все знаю-то. Иной раз бывает на свете и справедливость.
Вот ты бы поехала жить в старый дом, полуразваленный, из-за пса-трезвона, соседей задолбавшего? Чтоб до работы добираться два часа, да на перекладных? Вот. То-то и оно.
Чертик, чертик, уходи!
Моя начальница -- такая тетка... с легким прибабахом. Мистика всякая -- её тема. Нравится ей такое. А тут недавно приходит -- лица на ней нет. Говорит: в новостях слышала, самолет разбился. Тем самолетом подруга ее школьная летела с отдыха.
Никто не выжил.
Ну, тут начальница моя и рассказала историю.
Подругу эту звали Томой. Правда, не сказать, что это была настоящая дружба. Они учились в одном классе, жили в одном доме, вот и ходили в школу и из школы вместе. А так-то эта Тома была в классе кем-то вроде изгоя. Одевалась она простецки: кофточки какие-то с чужого плеча, колготы толстые (Это ж как себя не уважать надо, чтоб в толстых-то колготах ходить? Пусть на улице хоть -30, а настоящая девчонка всегда в капронках придет, в крайнем случае -- капронки поверх толстых колгот натянет), коса растрепанная, нос вечно в чернилах. В общем, какой-то унылой была Томка. Училась неплохо, только у доски всегда мямлила, стеснялась, видимо.