Посюстороннее
Шрифт:
А пса Валета баба Лида выдрессировала. Говорила:
– - Валет, ну-ка пошепчи на ушко бабушке, как себя Дашка и Пафнут вели?
Валет прыгал на лавку, рядом с бабой Лидой и "шептал" ей на ушко, а мы прислушивались: неужто на своих доносит?
Баба Лида вела с нашей бабушкой разговоры о жизни: что болит, что хорошо в огороде растет, а что плохо, кто, по их мнению, из соседей по ночам у всех картошку роет.
Ну и вспоминали всякое.
У бабы Лиды муж был хороший, любил ее сильно, покупал всякие подарки, а наш дед, наоборот, выпить любил и погулять. Зато бабушка моя трех детей родила, а баб Лида никого не рожала,
– - Нет, Люсенька, таких конфет, которых я не пробовала!
– - говорила баба Лида.
– - По крайней мере, из советских.
– - Ой, дуреха, ты, Лидка! Только зубы попортила!
– - смеялась бабушка.
– - А твои-то зубы где?
– - парировала баба Лида.
– - И мои там же, где твои, -- соглашалась бабушка.
– - Уже яблоко не угрызу.
– - Угрызешь, куда ты денешься! Я тебе вот насобирала, у тебя таких в саду нет, это редкие, покойный муж мой саженцы где-то достал лет тридцать назад, а теперь вот я собираю... Хороший сорт, гляди -- я вот отобрала покрасивше, а что похуже -- то Дашка с Пафнутом съедят.
– - Спасибо, Лида! Я вот, гляди, сшила тебе фартук новый -- это сынок мой отрез передал хороший, я вот девочкам справила платьица, а остался кусок, так думаю: пошью Лиде фартук, она свой совсем заносила...
– - Девочкам -- платья, Лиде -- фартук, а себе ничего? Ой, дуреха ты, Люся, что с тебя взять! Ну спасибо за обнову!
Баба Люся улыбалась, как всегда, довольная, что потрафила, пес Валет изучал взглядом хозяйку в обновке, коза Дашка смотрела на нас из сарая желтым глазом и шевелила единственным оставшимся ухом, а мы с сестрой -- в одинаковых летних сарафанчиках -- грызли вкусные, ароматные яблоки.
Сперва баба Лида умерла, а потом наша бабушка. Похоронили их в разных концах кладбища, рядом с мужьями.
Дом мы, наследники, продали, деньги поделили, разъехались. Все дети бабушки Люси живут теперь на разных концах света, да и внуки тоже. Правнуки ее уже ходят в школу. Мы с сестрой стали ужасно разными и почти не общаемся. Про нашу деревню известно, что она пришла в упадок и там почти никто не живет.
В заброшенном саду осыпаются с деревьев яблоки, которые никто не собирает -- и воздухе висит хмельной запах брожения, трава высокая -- по пояс, так что не видать, кто там бродит, чего ищет...
А на старом кладбище баба Люся и баба Лида обмениваются подарками:
– - Вот я тебе какое красивое нашла -- ни одной червоточинки!
– - А я вот цветочков принесла -- а то тебе нечего и в вазочку на могилке поставить...
– - Ох и дуреха ты, Люся!
– - Ох и дуреха ты, Лидка!
Но никто их не видит и не слышит -- все мы: козы, собаки, дети -- далеко-далеко, каждый в своем аду или раю, в своей заботе, в своей радости, и только они две остались друг у друга, так, что время обогнуло их, как вода -- камни, и уносится прочь -- от этого островка, где бродят души и яблоки.
Вид с верху
Никто не знает, что у другого на уме, никто...
Только кажется, что все в мире описано, расписано,
Да, пожалуй, в иные дни так и есть: все на своих местах -- бабушка в огороде, вон белеет ее косынка среди зелени, дедушка в саду, надо отпилить засохший сук яблони, мама возится у плиты, вся раскрасневшаяся -- шутка ли готовить на такую ораву!
– - тетка рядом на низком стульчике чистит картошку, я даже знаю, о чем они говорят -- моют кости своим мужьям. Отец с дядькой сегодня косят траву, надо запасать сено, вроде передавали по радио, что на этой неделе дождя не будет, успеет высохнуть. Сестры в саду, вешают на уши вишни, как сережки, а к ногтям лепят, послюнив, лепестки цветов -- от бабушки им потом перепадет. Но красавицы-красавицы!
А вон я -- иду по дороге, везу на тележке бидон с водой от колодца, шлеп-шлеп-шлеп -- отбиваю по горячему асфальту модными шлепами (сандалиями, у которых отрезаны ремешки). Мне десять лет, на мне короткие шортики (бывшие штаны, обрезанные), полосатая майка с Микки-Маусом, порезанная снизу лапшой -- так модно, волосы я завязала в высокий хвост на макушке. Я не просто везу бидон от колодца, я привлекаю внимание. Мне не очень-то удобно в этом теле, оно как-то стало странно распухать в последний год, ноги такие толстые, как будто слоновьи, и в груди тоже стал накапливаться жирок, так что, если стать боком, то немножко уже заметен этот самый, ну... бюст.
Вон соседский мальчишка Вова смотрит на меня из-за забора, он весь черный от загара, только зубы сверкают:
– - Ой, Мила, шо було, то зйила!
– - кричит он мне.
И я, презрительно смерив его взглядом, произношу:
– - Ой, Вова, голова дубова!
И спешу удалиться в свой двор, царица с бидоном.
Толстая царица.
Я завожу бидон на кухню, ворую из кастрюли оладушку, уминаю ее на ходу и направляюсь за дом -- к туалету.
Огибаю сарай и вижу, как дверь туалета открывается и наружу выходит мой дядька.
Я иду ему навстречу -- с одной стороны дорожки стена сарая, с другой -- навозная куча. Вонь слегка ударяет в нос, но я привыкши, это же мой дом, мой двор, мой туалет.
И вот вдруг он хватает меня -- как-то очень цепко хватает и сдавливает -- а я дергаюсь -- думаю, что это такая игра, шутка, а он сдавливает меня еще крепче, и я снова дергаюсь, и вот какое-то время мы боремся молча, я мотаю своими пухлыми руками и ногами, а он как-то перехватывает и держит меня крепко, так что мне не вырваться... Но я все дергаюсь, дергаюсь, пока наконец не вырываюсь и буквально в два шага оказываюсь у дверей туалета, а он в тот же миг исчезает за углом сарая. В туалете я перевожу дыхание, и пока делаю свои дела, смотрю на дверь -- доски с внутренней стороны образуют букву Z. Мне всегда при взгляде на них вспоминался фильм "Зорро". Но как связан Зорро с нашим сортиром -- загадка.
С того дня для меня стало одной загадкой больше.
Бабушка возилась на огороде, сестры красили губы вишневым соком, колорадские жуки жрали картофельные листья, и Бог, который на секунду отвлекся (может, ему тоже нужно было в туалет?), все также смотрел откуда-то сверху на эту деревенскую идиллию.
Я до сих пор не знаю, что это было -- и почему он схватил меня, и почему я с таким молчаливым упрямством боролась -- но он никогда больше не нападал на меня.
Но я иногда думаю -- что это было? Он просто на солнце перегрелся?