Потанцуй со мной
Шрифт:
Смотрю на очередное сообщение Мота и от гнева готова разбить телефон об его крашеную голову.
Подхожу к окну и выискиваю черный гелек Свирского, но на территории парковки моего дома пусто.
«Фиалка, я тебя жду, давай поговорим?» — вибрирует телефон в моих руках.
Не хочу я с тобой разговаривать!
Где ты раньше был?
Когда я всю ночь субботы и воскресенья пыталась до тебя дозвониться?
Где ты был сегодня, в понедельник? И почему решил объявиться
У меня столько отчаянных вопросов, что, если честно, даже не хочется уже и ответы на них получать.
Как же я зла!
Я так зла и обижена, что с утра на занятиях по «Истории танца» удалила несколько наших совместных фотографий в соц сетях.
После того, как Мистер Костюм благополучно доставил меня до дома, я всю ночь пыталась дозвониться хотя бы до кого-нибудь из ребят с телефона брата. Но встречали меня лишь долгие гудки, либо оповещения о том, что, абонент — не абонент.
Ночь с субботы на воскресенье была немыслимо длинной.
Кажется, я не спала ни минуты, плавая то к одной беспорядочной мысли, то к другой. В темноте ночи перед глазами всплывали картинки страшных людей в камуфляже и черных масках, сметающих всё на своем пути, но тут же образы менялись, и вот на меня уже смотрели карие ухмыляющиеся глаза с мелкими кисточками морщин в уголках.
Надо же!
У нас глаза одного цвета, но такие разные оттенки.
Его карий — светлый, уходящий в янтарный, практически оранжевый, словно корица, а мой — практически черный, точно темная бездна.
Сжимая под одеялом руку в кулак, я еще долго ощущала теплую мягкую ладонь в своей. Она большая и удобная, а еще очень нежная. У Матвея руки грубые, шершавые, приносящие дискомфорт сухими мозолями на подушечках его пальцев от частой игры на гитаре. Возможно, именно такими должны быть руки мужчины, а не мягкими лапками котенка, как у Костюма, но я не могла не представить, как эти самые ухоженные нежные руки могли бы касаться…трогать…ласкать…
Потом кадры менялись, и переносили меня в машину, в которой даже дышать было страшно. Такая же вышколенная, роскошная и богатая, как и ее хозяин. Я казалась себе мусором в ней, от которого стоило немедленно избавиться. В разодранных колготках и тинэйджерской толстовке в таких машинах не возят. Так зачем он меня вызвался подвезти? Меня, в первую встречу обозвавшую его старым жмотом.
Он — не старый.
Он-мужчина.
Мужчина, который успешен.
И от него вкусно пахло: уверенностью и новым кожаным салоном.
А его плечи…
Его плечи — мечта Смелковского: широкие, раскрытые, несущие вперед грудную клетку и потрясающую осанку.
Он выгрузил меня точно посылку у подъезда и даже не спросил моего имени.
А я хотела, чтобы он спросил.
Чертов Романов Константин Николаевич!!!
Ближе к полудню воскресенья я смогла дозвониться до Бори. Друг рассказал, что их с ребятами отпустили
Ближе к вечеру Боренька привез мне мой телефон, успешно сохранившийся в барабанном кейсе у Бори.
Среди пропущенных звонков от родителей, Алки, брата и Берга, не было ни одного гребаного звонка от моего парня.
НИ ОДНОГО!!!
То есть за все эти дни мой парень не искал меня и не беспокоился о том, жива ли я вообще.
А теперь уже два часа насилует мой телефон звонками и сообщениями, и в итоге имеет наглость приехать.
«Фиалка, не глупи, выходи, малышка»
Снова подхожу к окну.
Кроме тонированной БМВ у подъезда никого нет.
Ничего не понимаю.
Надеваю черные легинсы, поверх белые носки с банановым принтом, широкую нюдовую толстовку, волосы закручиваю в высокую гульку, а образ сельского гламура завершаю резиновыми сланцами.
Мне плевать, как я выгляжу. Пусть радуется, что я жива и относительно здорова, не считая мелких синяков, поцарапанных рук и коленей.
Уже в подъезде на первом этаже я прекрасно слышу басы, исходящие с улицы.
С трудом открываю подъездную тяжелую дверь, выигрывая в схватке с разбушевавшейся стихией. Неуправляемый порыв ветра срывает мой капюшон и набрасывает на голову. Обнимаю себя руками и кручу по сторонам головой, выискивая Мота.
Припаркованная черная тачка сотрясается низкими частотами, перекрикивая бурю, скрежет раскачивающейся урны и скрип подъездного фанерного козырька.
— Фиалка! — доносится со стороны автомобиля, и я вижу, как из открывшейся задней двери вываливается мой парень.
Тонированные окна машины опускаются и мне удается разглядеть пассажиров, число которых явно превышает количество посадочных мест.
Матвей в черной объемной толстовке, тряпичном цветном головном ободке и очках-авиаторах широкими шагами движется ко мне, перекатывая во рту жвачку.
Из машины доносятся гогот и свист ему в след, отчего Свирский оборачивается и с ослепительной улыбкой салютует, по-видимому, новым друзьям.
— Привет, фиалка! — закидывает свою клешню мне на плечо.
Это что еще такое?
Свирский довольно улыбается и, наверное, смотрит на меня, потому что его очки не дают мне этого понять.
— Руку убери, — не церемонясь, сбрасываю его граблю.
— Спокойно, фиалка, че за кипиш? — пытается ухватить за талию, но я отпрыгиваю на несколько от него шагов в сторону.
— Кипиш? — пытаюсь переорать ветер и басы. — То есть то, что ты пропал на несколько дней, а потом объявляешься как ни в чем не бывало, ты считаешь нормальным? — щурюсь и вытираю рукавом проступившие в уголках глаз слезинки от кусачего ветра.