Потанцуй со мной
Шрифт:
Вытираю лицо ладонью и сдерживаюсь, чтобы не заржать.
Уже и не злюсь.
Диссонанс ощущений зашкаливает.
Я уже и подзабыл, насколько потрясающе идиотские у нас разговоры.
— Ботинки можешь оставить.
Хлопает глазами.
Прикрываю глаза, крепко сжимаю губы и подношу кулак ко рту, пряча улыбку дебила.
— Шучу. Пиджак свой мокрый снимай. Держи, — бросаю ей на колени толстовку.
— Да вы-шутник редкостный, — отмирает промокшая скромница, переобуваясь в знакомую дерзкую Цыганку. — Спасибо.
Такая мне тоже нравится.
Пфф…
Не
Нужно отвернуться и не пялиться на то, чего нет и что должно называться женской грудью. Ее острые плечи и плоская худая грудная клетка заводят не на шутку, и я спешу с огромным усилием перевести внимание в запотевшее от нашего горячего дыхания окно.
Твою мать…
Хочется удариться головой о руль и застонать, потому что чувствую себя чертовым извращенцем.
Но я ничего не могу с собой поделать, когда поворачиваясь, вижу Цыганку в своей гребаной толстовке.
15. Юля
Если я попрошу выключить медиа-систему и включить, например, радио, это будет слишком нагло с моей стороны?
Просто это уже третья песня Маршала, которая звучит из динамиков его офигенной тачки.
Меня бесит тот факт, что я знаю слова этих песен и крепко сжимаю губы, чтобы не начать подпевать.
Хотя про себя я уже давно их пою.
Меня дико раздражает еще и то, что Маршал — любимый певец моего папы, а значит не стоит говорить о том, что Мистер Костюм уже давно не мальчик и примерно того же возраста, что и мои родители.
Я упорно не собираюсь высчитывать разницу нашего возраста, поэтому я просто хочу выключить этот долбанный привет из конца 90-х.
Всё потому, что я категорично не собираюсь воспринимать Романова Константина Николаевича, как взрослого мужика, пожалевшего маленькую девочку, какой, по всей видимости, он меня и считает.
Я — не маленькая девочка, мне 20.
А он — не старик, он мужчина, с которым безопасно и опасно одновременно.
Меня пугают и настораживают слишком частые
Москва — не тот город, в котором выйдя за хлебом ты встретишь всех, начиная от своей первой учительницы, до бывшего одногруппника, с которым лет сто назад сидели на одном горшке в детском саду.
Волнует меня еще и то, что я осознанно играю со своей жизнью в рулетку.
Какова вероятность, что в этот раз он меня не изнасилует и не выбросит в канаву?
Но я послушно сажусь в его тачку и еду, черт знает куда.
Так же послушно я выполняю все его приказы, хотя не чувствую какого-то давления или гипнотического внушения.
Просто я поняла, что мне нравится, как и когда он приказывает.
Это не грубость и не самоутверждение, например, как угрозы Матвея, когда хочется сопротивляться и отстаивать свое гордое я.
С Ним я хочу подчиняться.
Потому что он — мужчина, рядом с которым ты можешь быть слабой.
Его толстовка сидит на мне как спортивное плотное платье, и я кутаюсь в нее, зарываясь носом. Вдыхаю терпкий аромат мужского тела, на мгновение прикрывая глаза. Я не могу его описать при всей гамме возникших эмоций. Это что-то граничащее между запахом солидного, состоявшегося мужчины, и его настоящего естества.
Мне нравился запах Матвея, правильно даже будет сказать, запах его парфюма. А эта толстовка пахнет телом. Крепким мужским телом, адским тестостероном и властью.
Рассматриваю его профиль, не скрываясь.
Сегодня на его лице появилась щетина, и она до умопомрачения ему идет, хоть и делает старше. Волевой подбородок подпирает правая рука, опираясь на подлокотник, а левая расслаблено управляет машиной.
Мы едем плавно, соблюдая скоростной режим и все дорожные знаки. И меня в другой раз бы это взбесило, но не сегодня, когда с ним не хочется никуда спешить.
От моего состояния униженной и оскорблённой ничего не осталось, кроме саднящей щеки и мелких мурашек, периодически пробегающих по моему телу.
Но сейчас, когда я смотрю на этот светлый джемпер, напоминающий кольчугу, и широкие плечи, я не уверенна, что мурашит меня от озноба.
Он везет меня домой, я знаю подспудно.
Это как раз то, о чем я говорила.
Я его опасаюсь, но рядом с ним безопасно.
Он не разговорчив и всё время молчит, а я хочу, чтобы он узнал мое имя.
Для чего?
— Меня Юля зовут, — пусть знает, кого спасает уже во второй раз.
— Согрелась?
Не интересно.
Ему не интересно мое имя.
Я для него дочка какого-нибудь знакомого, которую он втайне от папки снова вытаскивает из дерьма.
Не больше.
Меня несказанно это задевает, и запускает в моей крови волну негодования.
— Как так получилось, что я снова нахожусь в вашей машине? — молчать я не могу, в морге успеется.