Потанцуй со мной
Шрифт:
Я хочу надеяться на это, потому что Романов — тот человек, который обязательно справится с любой, даже, казалось бы, с самой невыполнимой задачей.
Опускаю стекло и случайно выхватываю фигуру, провожающую нашу машину пристальным, жгучим взглядом. Сева Ветров сидит за рулем машины Свирского и смотрит сощуренно своими дьявольскими глазами, ехидно ухмыляясь. Мой пульс мгновенно учащается, а в кровь впрыскивается ярость с бездонной ненавистью. Я всегда так реагирую на этого человека. Просто я его ненавижу.
После совместного обеда мы с Марго решаем поболтаться по торговому центру, нам обеим не хочется домой. Покупаем новые пигментные
Я чувствую счастье. Оно осязаемо, точно тёплый весенний ветерок ласкает мои волосы и лицо. Хочу подставить ему всю себя и утонуть в этом моменте: рядом со смеющейся девчонкой, с которой мне легко и комфортно, когда на телефон падает сообщение от Кости с вопросом: «Как дела у моих девочек?». Улыбаюсь и сама себе завидую. Не представляю, что может случиться и лишить этого тонкого филигранного счастья. Константин Романов — человек, которого я ждала. Не помню, что было до него. Я никого не помню. Только с ним я чувствую целостность и наполненность. Он — больше, чем всё. Однажды Марта Михайловна сказала: «Иногда не важно, какой танец ты танцуешь. Гораздо важнее, с кем ты это делаешь». И если моя жизнь — это танец, то я хочу исполнять его с ним, в одном ритме, связанные одним чувством. Я люблю его… люблю безгранично.
— Почему не спишь? — шепчет он в трубку. Голос расслабленный, приглушённый, интимный. Внизу живота закручивается горячий клубок, и я поджимаю кончики пальцев ног. Сладкая судорога пронизывает нутро и мои щеки начинают пылать. Хорошо, что Романов не видит моего раскрасневшегося лица, иначе бы понял, о чем я сейчас бессовестно мечтаю. — Тебе нужно выспаться перед экзаменом.
— Не могу без тебя уснуть, — и это правда. Я хочу засыпать и просыпаться с ним, в коконе его заботливых больших рук и мужской обволакивающей энергетики. — Скажи что-нибудь.
— Что сказать? — хрипло посмеивается Романов.
— Что-нибудь нежное и сладкое, — улыбаюсь и крепко зажмуриваюсь. Это не про Романова, знаю. Но как же хочется стащить с него скафандр сдержанности и искупаться в легкости и безрассудстве.
— Пф-ф-ф, — выдыхает трубку Романов. — Юль, я не люблю все эти телячьи нежности.
— Я знаю. Ну попробуй! И возможно я смогу уснуть, — иду на хитрость я.
Молчит. Несколько секунд кажутся вечностью и мне уже начинает казаться, что Костя положил трубку и я слушаю тишину, но неожиданно он заговаривает:
— Уже полчаса я пытаюсь разобраться в документах, которые лежат передо мной. Но строчки расплываются перед глазами, а буквы не складываются в слова, потому что все мои мысли не здесь, они далеко, рядом с тобой, в твоей постели, — слышу, как громко сглатывает, а я вся превращаюсь в обостренный слух, боясь пропустить хоть слово. — Я представляю, как ты лежишь, такая уютная и теплая, смотришь в потолок и улыбаешься. — Господи, я действительно улыбаюсь и разглядываю витиеватые тени на потолке, откуда он знает? — Твоя улыбка — как плен, голос — как ласка, кожа — как самый изысканный шелк. Я провожу по хрупкому плечику рукой, и ты вздрагиваешь. Смотришь горячо и моляще, сбивая мое дыхание. Мои пальцы скользят по твоей тонкой шейке, спускаются ниже и задевают острую горошинку, сводящую с ума своей нежностью. Ты отбрасываешь одеяло и тянешь меня на себя, умоляя, желая, настаивая, а я не сопротивляюсь. Потому что невозможно сопротивляться, когда вижу, как ты ласкаешь себя, глядя в мои помутневшие глаза. Пф-ф-ф, — замолкает. Боже, я горю. Я сгораю и пылаю в этом омуте чувственности и дикой потребности. Внизу пульсирует и просит разрядки, и мне так стыдно. Стыдно и сладко. Так, как просила сама. — Черт,
— Что? — знаю что, ведь сама на пределе, но хочу, чтобы сказал.
— Давай вместе? — хрипит Романов.
— Давай, — Боже, это безумие какое-то. Сладкое, пошлое, накрывающее с головой.
— Тогда полетели…
38. Константин
Постукиваю пальцами по рулю и смотрю на время в приборной панели. У меня есть десять минут, пока моя отличница сдает шпагаты.
Усмехаюсь. Чертов папик, ожидающий свою малышку-нескромницу. Картинки вчерашнего вечера вихрем врываются в мозг, наводят в нем беспорядок и срываются неконтролируемым приливом крови к причинному месту, затуманивая рассудок, который мне сейчас категорически нужен. Собираю свою выдержку в кулак и настраиваюсь на нежеланный, но необходимый разговор.
Выискиваю в списке контактов нужный номер.
Долгие гудки дают понять, что общаться со мной не намерены. Недальновидно, Катерина Григорьевна.
— Константин Николаевич? — слышу надменно-язвительное в трубке. — Чем обязана? — всё-таки капризная женщина оказалась сильнее женщины-судьи.
Даю себе пару секунд, чтобы сделать глубокий вдох и не сорваться, наломав дров.
— Катя, а ты не охренела? — рычу в трубку я. Моя выдержка стала меня нагло подводить в последнее время.
— Романов, не мне рассказывать тебе о неуважительном поведении в отношении суда, — не уступает Полянская. — Двести девяносто седьмую* никто не отменял, так что оставь свой гонор для подопечных.
Крепко сжимаю руль, представляя вместо него шею Полянской.
— Катерина Григорьевна, я еще раз спрашиваю, какого, мать твою, хрена ты творишь?
— Не ори на меня.
Пф-ф, Романов, стоп. У Полянской стальные судейские яйца, но стоит помнить, что она — все-таки женщина.
— Катя, — мягче говорю я. — Передо мной лежит документ, и ты знаешь, что в нем. Какого черта, Катя?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, Романов, — фыркает Полянская.
Стерва. Прекрасно понимает, который раз необоснованно отклоняя ходатайство об избрании меры пресечения в виде домашнего ареста моего подзащитного.
— Понимаешь, — намеренно давлю на Полянскую. — Я буду готовить частную**, - предупреждаю, хотя она и так достаточно осведомлена. — Ты ведешь себя не профессионально, Катерина Григорьевна. Не нужно переносить личные недосказанности в рабочие моменты.
Две гребаных недели Полянская Екатерина Григорьевна трах*ет мой мозг только потому, что я не трах*ю её. Блть. Ну какие же вы, женщины, жалкие и мстительные, когда включаете ревнивую собственницу. Я понимаю, что Полянская мне тупо мстит, вставляя палки в колеса. А ведь Катерина мне казалась умной женщиной, когда ввязывался с ней в свободные отношения. Никто никому ничего не обещал, так какого черта?
— Ну ты и сволочь, Романов, — выплевывает Полянская. Даже сквозь телефонную рубку я чувствую, как в меня летят тысячи смертоносных стрел. — Я действую в рамках законодательства, — переходит на официоз.
— Катя, — угрожающе шиплю, сжимая кулак до посинения пальцев. — Не играй со мной.
— Ты мне угрожаешь, Романов? — ее голос ровный, но легкая хрипотца выдает волнение.
— Предупреждаю, Катерина Григорьевна.
— Тогда и я, в соответствии со статьей 97 Уголовного кодекса, считаю основания следователя достаточными для отказа в удовлетворении вашего, Константин Николаевич, ходатайства, — довольная собой, сообщает Полянская.