Потемкин
Шрифт:
Легенда гласит, что Потемкин мог добиться отставки фаворита в любой момент. Обеспечив счастье Екатерины, он мог быть спокоен и управлять вверенной ему частью империи. Вообще светлейший извлекал огромную выгоду из системы фаворитизма. В периоды, когда Екатерина находила себе постоянного партнера, Потемкин завоевывал место в истории. За годы, проведенные ею с Ланским, Потемкин стал государственным деятелем, изменил направление внешней политики России, присоединил Крым, основал города, заселил пустыни, построил Черноморский флот и реформировал русскую армию.
Раньше или позже он пытался добиться отставки каждого любимца, но на самом деле Екатерина отставила по его требованию всего одного, обычно не обращая внимания на его протесты. Светлейший, который не был ни упрям, ни мстителен, в конце концов смирялся и дожидался, когда кризис наступит без его участия. Он знал: самый глупый фаворит — тот, кто воображает, что в силах свалить его.
Чаще всего фавориты сами ускоряли развязку, обманывая Екатерину, как Корсаков,
Потемкин любил хвастаться, что Екатерина всегда нуждается в нем, когда расстраиваются ее дела, политические или любовные. Особенно необходим он становился в моменты будуарных кризисов. Как доносил Харрис во время ее ссоры с Ланским в мае 1781 года: «В периоды этих революций власть моего друга делается безгранична; все, чего бы он ни попросил, даже самое немыслимое, — будет выполнено». [337]
В периоды отчаяния, как после измены Корсакова, он снова становился ее мужем и любовником. «Когда никакое другое средство не помогает ему добиться цели, — сообщал Иосифу II австрийский посланник граф Людвиг Кобенцль, один из немногих иностранцев, по-настоящему хорошо знавший Екатерину и Потемкина, — он на несколько дней снова берет на себя обязанности фаворита». Переписка между императрицей и Потемкиным так интимна и доверительна, что можно не сомневаться: ни он, ни она не испытывали никаких колебаний по поводу возобновления близости, в любой год до самой смерти Потемкина. Поэтому некоторые мемуаристы именуют его «фаворит-аншеф», а остальных — «унтер-фаворитами». [338]
337
Harris 1844. Р. 366 (Харрис Стормонту 7/18 мая 1781).
338
Joseph II — Cobenzl. Vol. 1. P. 17 (Кобенцль Иосифу II 5 мая 1780); Saint-Jean 1888. Ch. 2. P. 12-21.
Потемкин и Екатерина разрешили свою личную дилемму, установив описанный порядок, который должен был охранять их дружбу, оберегать любовь императрицы от политики и гарантировать политическое могущество Потемкину. Эта система работала лучше, чем любой брак, и все же имела свои изъяны. Никто, даже эти двое искусных манипуляторов, не мог по-настоящему контролировать фаворитизм — взвешенную смесь эмоций, страстей, амбиций и алчности.
И все же эта система служила им противоядием от ревности. В 1780 году, когда Екатерина обрела счастье с Ланским, ее перестали волновать скандальные похождения Потемкина. «Сие положение усилило власть Потемкина, — доносил Харрис, — которую ничто не может разрушить, если только дошедший до меня слух не верен». Слух заключался в том, что Потемкин «женится на своей племяннице». [339]
339
Harris 1844. Харрис Веймуту 11/22 окт. 1779; то же: PC. 1908. Июнь. С. 627.
После того как его связь с императрицей перестала быть постоянной, Потемкин погрузился в океан открытых и тайных романов — столь сложных, что им дивились современники и затруднялись распутать историки. «Подобно Екатерине, он был эпикурейцем, — писал сын одного из потемкинских адъютантов, граф Александр Рибопьер. — Чувственные удовольствия занимали важное место в его жизни; он страстно любил женщин и страстям своим не знал преграды». [340] Теперь он мог позволить себе вернуться к своему любимому образу жизни. Поздно вставая, навещая Екатерину по приватному коридору, он переходил от лихорадочной работы к крайнему гедонизму, от государственных бумаг и проектов к любовным свиданиям, от богословских споров к карточной игре.
340
Рибопьер 1877. С. 479.
Когда пятеро сестер Энгельгардт прибыли ко двору в 1775 году, дядюшка немедленно превратил необразованных, но хорошеньких барышень, оставшихся без матери, в светских дам, с которыми обращались как с членами императорской фамилии. Почти сразу после их приезда он приблизил к себе одну из них — красавицу Варвару. Очень скоро при дворе зашептали, что развратный князь соблазнил всех своих юных родственниц.
Ничто так не шокировало его современников, как легенда о пяти его племянницах. Все дипломаты с нескрываемым злорадством сообщали домашние новости Потемкина своим заинтригованным министрам. «Способ, каким князь Потемкин покровительствует своим племянницам, — информировал Корберон Версаль, где только что воцарился чопорный Людовик XVI, — даст вам понятие о состоянии нравов в России». Чтобы подчеркнуть всю глубину морального падения князя, он добавлял: «Одной из них всего двенадцать лет, и ее, без сомнения, ждет та же участь». Нечто подобное писал Семен Воронцов: «...князь Потемкин устроил гарем из собственной семьи в императорском дворце, часть которого он занимал». [341]
341
АКВ. Т. 11. С. 361 (С.Р. Воронцов Кочубею 17/29 янв. 1802; пер. с франц.).
«Почти великие княгини» стали первыми грациями екатерининского двора, самыми богатыми невестами империи и родоначальницами аристократических династий. Ни одна из них никогда не забывала, кто она и кто ее дядя: вся их жизнь была окружена почти царственным ореолом.
В Петербург явились только пять дочерей Василия Энгельгардта. Старшая, Анна, вышла замуж до возвышения Потемкина (впрочем, он не терял из вида и ее и доставил ее мужу, Михаилу Жукову, пост астраханского губернатора). Следующая по старшинству, Александра, которой в 1776 году исполнилось 22 года, стала ближайшим другом Потемкина после императрицы. Она приехала в Петербург уже сложившейся женщиной, и ей нелегко было приспособиться к придворным тонкостям. Она была так же самолюбива, как Потемкин, обладала «умом и твердой волей». «Величественностью» она старалась скрыть «недостатки своего образования». [342] Портреты изображают ее стройной брюнеткой с выступающими скулами, умными голубыми глазами, большим чувственным ртом, изящным носиком; величественная осанка вполне к лицу конфидентке первого государственного деятеля империи.
342
Вигель 2000. С. 17.
Третью сестру, 20-летнюю Варвару, поэт Державин называл «златовласой Пленирой». Даже в зрелом возрасте она сохранила стройную фигуру, а черты ее лица «дышали девической свежестью». Кокетливая, капризная, вспыльчивая, она вечно чего-то требовала. Но при жизни светлейшего никто не мог критиковать ее за дурное поведение и манеры — однажды она оттаскала за волосы подругу; в другой раз велела высечь своего камердинера.
У 15-летней Надежды рыжие волосы причудливо сочетались со смуглой кожей; вероятно, она чувствовала себя гадким утенком среди прекрасных лебедей, но светлейший и ее сделал фрейлиной. Она отличалась упрямством и своеволием; Потемкин, придумывавший прозвища для всех и каждого, окрестил ее «безнадежной».
Пятая, Екатерина, была кротка и послушна. Ее ангельское личико изображено на портрете работы Виже-Лебрен. Младшей, Татьяне, в 1776 году было только 6 лет, но она вырастет такой же умницей и красавицей, как Александра.
Итак, покинув альков императрицы, Потемкин влюбился в Варвару.
«Матушка, Варинька, душа моя; жизнь моя, — писал Потемкин Варваре. — Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь. Я, идучи от тебя, тебя укладывал и разцеловал, и одел шлафраком и одеялом, и перекрестил». [343] Можно было бы подумать, что дядюшка просто поцеловал племянницу, желая ей спокойной ночи, но все же письмо с очевидностью говорит о том, что он покидал ее утром.
343
PC. 1875. № 3. С. 519-520.
«Ангел мой, твоя ласка столько же мне приятна, как любезна. Друг безценный, сочти мою любовь к себе и увидишь, что ты моя жизнь и утеха, мой ангел; я тебя целую без счета, а думаю еще больше». Даже в век чувствительности такие выражения едва ли можно принять за излияние только родственных чувств. Он называет ее «сокровищем», «божественной Варюшкой», «сладкими губками», «любовницей нежной». При этом письма отражают и их семейные отношения: «...приходи обедать, я и сестер звал». [344]
344
Там же.