Потерянный экипаж
Шрифт:
Если я останусь в живых, — подумал Мате, — если только я останусь в живых, то — клянусь кровью Лантоша!..»
Мате прислушался. В коридоре кричали и топали. Дверь распахнулась. Солдаты швыряли в камеру людей. Одного, другого, третьего, четвертого… Люди падали на труп Лантоша, друг на друга.
— Есть такой испанский городок — Альбасете. Там и формировались интернациональные бригады. Григорьев оказался в Альбасете проездом на Южный фронт и сразу нашел добровольцев для войны в тылу у Франко. Эти люди чудеса творили потом! Между прочим, вы об югославском партизане Илье Громовнике ничего не слыхали? Нет? В Испании его звали Хуаном Пекенья — Иваном Маленьким, в отличие от его приятеля, тоже югослава, Хуана Гранде — Ивана Большого. Хуан Пекенья так наловчился, что в одиночку линию фронта переходил, неделями на железных дорогах мятежников орудовал. А одному очень тяжело ведь…
Кротова спохватилась и виновато посмотрела на капитана.
— Ладно, — хмуро сказал Бунцев. — Ну, чего замолчала? Рассказывай. Все равно мы Тольке помочь не можем… Ты про штаб итальянской авиационной дивизии хотела… Ну?
— Это позже случилось, — сказала Кротова. — Уже под Кордовой. Во время фашистского наступления на Южном фронте…
Они сидели под высокой, пушистой сосной, подстелив под себя собранные в лесу ветки. В просветах сосновых крон по-прежнему тускло серело, и по тому, как раскачивались верхушки деревьев, оба догадывались, что ночной ветер не утих. А в лесу было спокойно. Только сосны шумели да равномерно, с редкими перерывами постукивал неподалеку дятел. Словно и войны никакой не было.
Покой раздражал Бунцева. Хотелось выйти из этого безмятежного леса, немедленно сделать что-то, попытаться найти штурмана, может быть, спасти его от гибели, но Бунцев понимал уже, что сейчас они могут только скрываться, и — если хотят жить, если хотят еще встретиться со своими — скрываться надо умело.
Счастье, что рядом оказалась Кротова с ее партизанским навыком к заметанию следов. Без нее куда трудней пришлось бы.
«Будь она парнем — лучшего друга не пожелаешь, — думал Бунцев, избегая долго глядеть на радистку. — И надо ж ей было девкой родиться…»
А Кротова продолжала свою повесть:
— Фалангисты намеревались выйти в тыл осажденному Мадриду. Они день и ночь силы подтягивали к линии фронта. А потом ударили. И начали, ясно, со зверских бомбежек… Григорьев осаждал командующего фронтом полковника Переса Саласа. Требовал, чтобы разрешили выйти на железнодорожные коммуникации противника. Но командующий запрещал ставить на железных дорогах противника мины. Он твердил, что так можно и пассажирский поезд под откос пустить.
— Он что, скрытым фашистом оказался? — спросил Бунцев.
— Да нет. До конца воевал за республику. Фалангисты его в тридцать девятом году расстреляли… Просто не понимал Перес Салас партизанской войны.
— Ну, дальше, — сказал Бунцев.
— А дальше так было. Взял Григорьев нескольких бойцов, пересек линию фронта, добрался до своей сыроварни, там люди отдохнули, а на следующий день вышли к железнодорожной дороге под Кордовой. Вернее, под вечер приблизились к железной дороге и стали ожидать наступления темноты в пустой пастушьей хижине. Вымотались они, Григорьев рассказывал, донельзя. Шли под проливным дождем, размокшими полями, с грузом взрывчатки, ну, вы сами представить можете, как это весело… По сведениям Григорьева, первый воинский эшелон около одиннадцати часов ночи должен был проходить, вот он и решил дать людям отдых.
— Черт те что! — сказал Бунцев. — Как у себя дома разгуливали!
— Разведку они вели непрерывно, товарищ капитан. И караулы выставляли. Вот и чувствовали себя уверенно. А вообще-то зачем же себя неуверенно чувствовать? Пусть противник боится. Так лучше.
— Н-да… Лучше-то лучше, но и противник не дурак…
— Не дурак, но в дураках его оставить можно. Только действовать надо неожиданно. В особенности у противника в тылу, где он никак тебя не ждет.
— Ну, ну… Ты давай продолжай про Испанию, Оля.
Бунцев неожиданно для самого себя назвал радистку по имени, и Кротова вспыхнула, залилась краской, стала шарить рукой по хвое.
— Ты чего? — смущенно спросил Бунцев. — Не величать же мне тебя каждый раз по званию: «товарищ сержант»! И по фамилии чудно. Не люблю я девушек по фамилии называть… Я тебя блей звать буду. Лады?
— Как хотите, товарищ капитан… — еле слышно ответила Кротова.
— А у меня, между прочим, тоже имя есть. Александр. Сашка… Мы же не при исполнении служебных обязанностей находимся. Так что ты тоже… можешь меня по имени…
— Нет, товарищ капитан, — так же тихо, но твердо сказала Кротова. — Нет.
— Да брось ты! — сказал Бунцев. — Что же это получится — я тебя по имени, а ты меня по званию?
Кротова молчала.
— Ну, как хочешь, — сказал Бунцев. — Упрямая ты… Как хочешь.
Радистка овладела собой:
— Я доскажу?..
Бунцев кивнул:
— Конечно…
— Ну, так вот, — сказала Кротова, встряхнув белесой челкой, — вывел Григорьев людей к железнодорожному полотну. Там дорога по выступу скалы проходила и крутой поворот над обрывом делала. — Выбрали местечко!
— Да… Но всего полчаса, всего полчаса до одиннадцати оставалось. Григорьев и его подрывники едва успели две мины заложить и отойти метров на триста, как услышали: гудит за скалой. Ну, они шагу прибавили, тем более — по раскисшему полю отходили, а после взрыва и крушения следовало подальше от дороги оказаться… Еще метров пятьсот прошли, слышно, поезд уже близко, Григорьев возьми и оглянись. А как оглянулся — так ноги к месту приросли: из-за поворота не товарняк, а ярко освещенный пассажирский экспресс вылетает! Григорьев рассказывал — он сразу все вспомнил: и прежние неудачи на Теруэльском фронте и запрет Переса Саласа. И подумал: все, точка. Теперь с фронта отзовут, нагоняй дадут, и уже не удастся доказать эффективности применения мин на дорогах. А ведь Григорьев всех убеждал, что мина надежней и снаряда и бомбы.
— Ну, положим! — сказал Бунцев. — Мина и бомба… Тут даже сравнивать нечего!
— Думаете, товарищ капитан? — быстро исподлобья глянула Кротова.
— Не думаю, а факт.
— А хотите, я вам обратное докажу?
— Валяй, попробуй!
Бунцеву надоело сидеть, он лег на бок, повозился и опять подзадорил:
— Попробуй!
— Ладно, — сказала Кротова. — Попробую. Вот скажите, чтобы эшелон разбомбить, вам сколько тонн взрывчатки надо?