Потерянный экипаж
Шрифт:
— Это как угадаешь попасть… И от высоты и от других обстоятельств зависит… Ну, тонны полторы…
— А мина, самая большая, десяток килограммов весит. Есть разница?
— Э! — сказал Бунцев. — Так не играют! Разве можно на одних эшелонах мерить? Авиация что хочешь разбомбит: и колонну танковую, и пехоту, и артиллерию вражескую, и доты… А мина что?
— А в эшелонах разве игрушки перевозят? — возразила Кротова. — Те же танки, те же орудия, ту же пехоту… Только вы их бомбите, когда они уже на фронт добрались и наших уничтожают, а подрывник фашистскую сволочь на коммуникациях бьет. До фронта. Пока они еще ни одного снаряда и ни одной пули не выпустили.
— Не спорю, — сказал Бунцев. — Подрывники свое дело делают, факт. Но авиация эффективней, война доказала.
— Война доказала, что у нас недооценивали партизан, — возразила Кротова. — Были бы подготовленные диверсионные группы, были бы у них мины и взрывчатка — сели бы немцы в галошу. А то они по целеньким железным дорогам, на наших же целеньких паровозах, в наших же целеньких вагонах на Москву двигались!
— Брось! — сказал Бунцев.
— Правда, товарищ капитан.
— Вот это номер! — сказал Бунцев. — Я этого не думал… Знал, что предательство имелось, что фрицы вероломно напали, но чтобы так… Чтобы по целым дорогам… Ну и ну! Ты точно знаешь?
— Эх, товарищ капитан! — с сердцем сказала Кротова. — «Знаешь» — не то слово. Я все это своими глазами видела!.. Ну, зато мы потом, пользуясь беспечностью фрицев, наказали их здорово!
— Нет, ты погоди, — сказал Бунцев и опять сел. — Погоди. Вот я четвертый год думаю, думаю и никак додумать не могу… Что же, наверху у нас так-таки ничего и не знали о готовящейся войне? Разведка ничего не докладывала? Ведь сколько лет подряд во всех газетах писали — фашистская Германия самый страшный враг! Про псов-рыцарей кинокартины крутили. «Если завтра война» пели. Утверждали, что самая могучая техника у нас, что мы по числу танков и самолетов фашистов превосходим. А как началось, оказалось, врасплох нас застали.
— Товарища Сталина обманывали, — сказала Кротова. — Он верил, а его обманывали.
— Погоди, — упрямо сказал Бунцев. — Кто обманывал? Вроде врагов народа не осталось.
— Внезапное нападение, — сказала Кротова. — Тут дело во внезапном нападении. Это ясно.
— Ни хрена не ясно! — с досадой сказал Бунцев. — Выходит, не наказали всех виновных.
— Нет, — сказала Кротова. — Теперь товарищ Сталин все в свои руки взял. От того и побеждаем. А виноватых, я думаю, еще накажут. Еще многое после войны выяснится.
— Это точно, — согласился Бунцев. — Может, после войны и откроется правда. Обнаружатся предатели. Иначе ничего не понять, если не обнаружатся. А по справедливости, за миллионы погибших кто-то ответить должен! Ты согласна?
— Конечно, согласна, товарищ капитан!
— Ух, — сказал Бунцев, — так хочется эту проклятую войну добить! И чтобы всю чистую правду узнать! Обо всем. Чтобы никогда сорок первый не повторился. Чтобы войн больше не было.
— Больше и не будет, наверное, — сказала Кротова. — Все нашу силу увидели. Бояться будут.
— Это так, — сказал Бунцев. — Но я вот что еще думаю: если всю правду не вызнаем, если хоть частица малая правды скрыта останется — плохой мир будет. Опять прежнее повториться может.
— Товарищ Сталин все народу скажет, — возразила радистка. — Товарищ Сталин и народ — одно целое.
Бунцев не ответил, глядя на сосны отсутствующим взглядом человека, занятого своими мыслями. Он подобрал хвоинку, сунул ее в рот и медленно грыз крепкими, крупными, очень белыми зубами. Хвоинка горчила, Бунцев сплюнул, но тут же подобрал другую хвоинку…
— Товарищ капитан, вы, может, поесть хотите? — спросила Кротова.
Бунцев очнулся:
— А? Нет, есть я не хочу… Потом…
— Давайте я нарежу хлеба.
— Нет. Потом… Отвлеклись мы с тобой. Гадаем, как на кофейной гуще.
Усмешка Бунцева была горькой.
— Ты лучше досказывай давай про своего полковника. Как он с пассажирским поездом опростоволосился.
Кротова отложила мешок со скудными запасами продовольствия, запахнула воротник куртки, поежилась.
— Да он не опростоволосился, товарищ капитан.
— Как так?
— Да так. На следующий же день перебежчики с фашистской стороны появились. А среди них — алькальд одной деревушки, что поблизости от места крушения расположена. Вот этот самый алькальд, староста по-нашему, первый и рассказал, что фашисты взбешены, всех направо и налево хватают, потому что в этом пассажирском поезде, под откос пущенном, штаб итальянского воздушного соединения в Кордову перебирался, а при штабе — виднейшие итальянские авиационные специалисты. И все они к праотцам отправились. Все до единого.
— Вот это сила! — пораженный неожиданной развязкой, воскликнул Бунцев. — Ну, как в романе! Так-таки ни один сукин сын не уцелел?
— Ни один, — сказала Кротова. — Фашистские газеты три дня потом с траурной каймой выходили, некрологи погибших печатали. А франкистский генерал Кейпо де Льяно, пьяница известный, по севильской радиостанции слезу пускал и клялся партизан изловить и страшным пыткам подвергнуть… — Она опять улыбнулась. — До сих пор ловит.
— Сила! — повторил Бунцев, искренне восхищенный рассказом. — Одним махом — целый штаб! Это да! Это не хуже авиации!
— А может, даже лучше, а? Товарищ капитан? — невинным голосом спросила радистка. — Я не слышала, чтобы одной бомбой целый штаб уничтожали.
Бунцев тихо засмеялся, потряс головой:
— Подловила! Один — ноль в твою пользу.
Но тут же оборвал смех и сказал со страстной тоской и горечью:
— Эх, Оля, эх, товарищ сержант! Все равно бы я ни на что свой бомбардировщик не променял. Ни на какие мины! Надо же было нам гробануться, да еще когда — перед самым концом! Сиди вот теперь и истории про чужие подвиги слушай, вместо того чтобы воевать!