Потом может не настать

Деткин Андрей

Я приземлился мягко на что-то сыпучее и покатое. Лишь больно зубами клацнул. Перекатился, включил налобный фонарь. Мрачный, заваленный наносным илом тоннель тянулся к институтскому комплексу. Свет от наших фонарей носился по сырым бетонным стенам, высвечивая стыки, проросшие мицелиями, какие-то образования в виде наростов, сочащиеся бурой слизью, торчащие из грязи кости, блестящие лужицы «студня».

Сырой прелый воздух с примесью мертвечины назойливо лез в ноздри. Кочан включил ПДА и, насколько я мог судить, заглядывая ему через плечо, рассматривал план разветвленной сети подвалов.

О такой карте я и слыхом не слыхивал.

Заметив посторонний интерес, Кочан медленно повернулся и вперил в меня свои бычьи зенки. Черт, я подумал, он меня грохнет. От такой злобной хари в подземелье, даеще в свете фонаря – можно запросто обделаться.

«Куда нос суешь, халелик?» – прохрипел он. Я ничего не ответил, отвернулся, отступил в темноту и плотнее сжал рукоятку автомата. Сердечко мое испуганно трепыхалось.

«У-у, халелик», – слышалось из-за спины мстительно.

Еще несколько минут Кочан рассматривал карту, затем сказал, указывая пальцем вглубь коллектора: «Давай, Смит, кандыбай туда».

Кстати, забыл представиться. Звать меня Смитом. Кличка пришла из школы. Фамилия моя Сметанов, отсюда все вытекающие. Прижилась она и стала именем. Кто такой Матвей, уже и не помню.

Рыки, скрежет когтей по металлу еще некоторое время настигали и нервировали, но скоро стихли. Далеко не тупая зверюга поняла,еда ускользнула, и не стала тратить больше на нас времени.

Коллектор тянулся прямой трубой, докуда хватало света фонарей, и оканчивался зловещим непроницаемым мраком. Грязь вперемешку с песком, досками, клоками травы скоро закончилась, и ноги ступили на бетонную твердь.

Дважды пришлось преодолевать обвалы. Кучи земли, проросшие травой, заполняли все пространство коллектора, оставляя небольшие лазы вверху. Серые пятна дневного света расползались по склизким стенам, высвечивали бледную, почти бесцветную траву, которая всеми силами старалась выжить и тянулась чахлыми побегами к свету.

Перебираясь через осыпь, с содроганием всматривался в светлые дыры в своде, обросшие лохмами сорняка. Среди сухих стеблей и листьев мне постоянно мерещилась зубастая морда. Как можно быстрее я переползал опасные промежутки и не считал трусоватую поспешность зазорной. Неторопливая развязность, словно усмешка над опасностью, с которой Кочан пролазил под провалами, меня нисколько не унижала. Я давно усвоил – страх мой ангел – хранитель, бояться не стыдно, бояться – значит остаться живым.

Знал сталкеров, которые потеряли его, а затем расставались и с жизнями. Я, наоборот, оберегал свой «стрем» и лелеял, никогда не ругал себя за так называемое малодушие и пропускал мимо ушей насмешки. Не стремился возводить авторитет на бесшабашной смелости и отваге. Делал свое дело, никому не мешал и не хотел, чтобы мешали мне. Конфликты, острые моменты сглаживал, в драки не ввязывался, легко сносил оскорбления и тычки. Остаться живым, наковырять побольше тугриков – вот моя цель.

Поврежденный участок, наконец, закончился, за ним пошел уцелевший ход. Темнота нервировала не так аномалиями, «Велес» работал исправно, как возможностью нарваться на мутантских тварей. Особенно я страшился кровососов. Невидимый, да еще в темноте, он превращался в дьявола.

Однажды мне пришлось видеть обескровленного сталкера. Картина, надо признать, омерзительная. Вытаращенные сумасшедшие глаза, синюшные бледные губы, синюшные ногти на скрюченных пальцах, серая кожа, побелевшие клоками волосы, разорванная, развороченная шея.

«Мочало» перегородило проход сплошной кисеей. Аккуратно раздвигая стволами аномальное растение, осторожно просочились бочком. На одном из поворотов я нашел «выверт» – дешевый артефакт. Кочан с некоторым раздумьем смотрел на меня, пока я убирал его в контейнер. Подумал, что находку отдам ему, только чуть позже, мало ли что, а пока тайник не нашли, он во мне нуждается в живом.

Мы выходили из коллектора, в проеме уже виднелись красные отсветы аварийного освещения, когда невидимая сила, словно пол накренился вправо, потянула меня. По телу прошелся мороз, руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке зашевелились. Стараясь сохранять самообладание, я остановился, посветил в сторону притжения.

«Комариная плешь» разляглась в вентиляционной шахте за решетчатым ограждением. Луч фонаря высветил распластанную на ржавой арматуре мумию тушкана, а дальше метрах в трех саму гравианомалию с россыпью мелких скелетов.

– Че встал? – пробурчал позади Кочан, – двигай давай, халелик.

– Там «комариная плешь», – ответил я, не поворачивая головы.

– Топай, топай.

Близость смерти, огладившей меня невидимой рукой, сделала путешествие по подвалам Агропрома не то чтобы опасным или рисковым, а смерти подобным.

Угрозу жизни ожидал теперь за каждым поворотом, в каждой трещине, на каждом шагу. Аномалия напомнила, что смерть в зоне научилась здорово маскироваться, схлопнешься и не заметишь, как такое случилось.

В сотый раз пожалел, что пошел с Кочаном. Чертов долг… насобирал бы за пару недель, и дело с концом. Сейчас же я не был уверен, что выберусь из гребаных подвалов живым. А мы еще даже не углубились.

Не мог я развернуться и уйти. Не мог. Спинным мозгом ощущал злой взгляд сталкера, которому человека укокошить, что пень пнуть. Ствол его автомата словно удлинился невероятным образом и тыкал меня в спину. Все же Кочана я боялся больше, чем зоны. Особенно это ощутил здесь, в темном заброшенном коллекторе, на глубине двух метров под землей, почти в могиле.

Остановился перед выходом из коллектора. Аварийный маяк вспыхивал и гас где-то в глубине помещения. Вместе с ним загорались красным цветом неровные стены, ржавые трубы, жгуты проводки, брошенные доски, обломки кирпича, железная опрокинутая бочка.

Рука, удерживающая детектор, вспотела. Я переложил «Велес» в правую, обтер ладонь о брючину.

– Чего встал?– послышалось сзади.

– Здесь как?

– Налево давай.

– Прикрой, если че, – просипел я и поперхнулся. Во рту все пересохло. Убрал детектор в карман, взял автомат обеими руками. Выглянул из-за стены – никого. Было тихо и недвижимо, лишь слева метрах в десяти под потолком мигала красная лампа. Вдалеке, где кончалась просторная комната и начинался коридор, горел тусклый желтый свет.