Потом может не настать
Шрифт:
– Ядрена копоть, – проговорил он, разлепляя спекшиеся губы. – Давай затягивай.
Я сделал, как было сказано. Чинга перевязал жгут выше ремня.
– Все, снимай.
Попачканный кровью ремень вернулся в родные шлевки.
Некоторое время мы сидели молча. Я попытался заговорить, узнать, где он кинул якорь и к какому берегу причалил, но Чинга не ответил. Бледный, сидел с закрытыми глазами, привалившись спиной и затылком к дереву. На мой вопрос, как он, вяло покачал кистью. Глядя на эти слабосильные движения окровавленными пальцами, побоялся, как бы он не вырубился и мне не пришлось тащить его на закорках. Себя я ощущал далеко не на пике формы и не стал
Сталкер пошевелился до того, как я услышал треск. Он встрепенулся, словно бы и не раненый вовсе, поднял штурмовую винтовку, направил ствол на заросли. С нарастающим треском через несколько секунд из кустов вывалился ходячий холм с маленькими красными, навыкате, словно приклеенными к шерсти бусинами-глазами. На коротких ножках, со здоровенными клыками, он остановился, уставился на нас. Секунду-другую шевелил сопливым пятаком, шумно втягивая воздух. Не знаю, каким бесом он здесь очутился, но когда, наконец, понял, кто перед ним, взвизгнул и бросился убивать.
Пока я тянул ПМ, а затем целился в надвигающуюся косматую тушу, Чинга успел высадить пол-обоймы. Он откатился в последний момент, когда, низко наклонив свирепую морду, кабан намеревался поддеть его на клыки. Мутант пронесся мимо, выбрасывая из-под копыт комья земли. Ему вдогонку стреляли уже вместе. Вепрь завизжал, задние ноги подогнулись, он просел. Копыта безвольно волочились за ним, как рудиментарные отростки. Что-то мы ему там повредили. Но монстра это нисколько не смутило. Ослепляющая ярость гнала, заставляла забыть о боли, развернула мутанта и снова бросила в атаку. На передних ногах, сильно клонясь вперед, едва не цепляя пятаком палый лист, он устремился на нас. Но это уже был не тот быстрый и полный сил зверь. За то время, пока он разворачивался да разгонялся, Чинга перезарядил швейцарский автомат и встретил лобастую морду прицельным огнем. Несмотря на приближающуюся опасность, сталкер не сходил с места. Хладнокровно выпускал пулю за пулей, целился и жал на спусковой крючок расчетливо, со знанием дела.
Я отбежал в сторону, укрылся за деревом и поддакивал из пистолета, посылая свинцовые плюхи во вздрагивающий косматый бок.
Кабан, наконец, упал. Он еще был жив. Лежал на боку, взбрыкивал, хрюкал, елозил копытом по земле. Из выбитых глаз сочилась бурая, почти черная кровь. Как можно жить после таких ран?
– Добей, – проговорил сухо Чинга, перезаряжая винтовку и поглядывая по сторонам.
Остаток обоймы я расстрелял в кабанью голову, не понимая, для чего такое расточительство, мутант и сам скоро издохнет, но спорить не стал.
Зверь, наконец, затих. Он был небольшим, встречались и крупнее, но от этого не становился менее опасным. Из пасти торчали загнутые, остро отточенные костяные ножи. Однажды пришлось видеть сталкера, искромсанного похожими клинками.
Как-то с Фарой возвращались из Лиманска. Проходили впустую, с утра до полудня лил дождь, в ботинках хлюпало, промокшая куртка липла к плечам, ноги разъезжались на жиже, мы были злые и голодные. Невдалеке послышались пистолетные хлопки. Мы переглянулись, не спеша двинули на выстрелы, исключительно чтобы глянуть и при случае подхарчиться. К тому моменту, как подкрались и выглянули из-за холма, пальба смолкла. Стрелок лежал безжизненной тушей, а здоровый кабан все продолжал поддевать его на клыки, подбрасывать, словно играл с соломенным тюком. Не будь у бедолаги за спиной шмотника, мы бы прошли мимо. В зоне так – каждый сам за себя.
Пожертвовав эргэшкой, мы отогнали мутанта, подошли к мертвому сталкеру. Тот походил на кровавый антрикот, отбитый вместе с оберткой. Располосованная плащевка, вылезший синтепон пропитался кровью, перемешался с мясом и кожей. Мы с Фарой еще удивились, как при таком огромном количестве колото-резаных кишки остались на месте. Парень с искромсанным, залитым кровью лицом был однозначно мертв. Мы без угрызения совести присвоили уже ничейный хабар.
Ничего ценного в шмотнике не оказалось. Оно и понятно, как мог салага, вооруженный одной «Корой», в гражданских штанах, в синтепоновой куртке, в кроссовках, без детектора что-то найти ценное. Фара загыгыкал и сказал: «А может, он нашел что хотел? Смертушку свою? А, Смит? За этим сюда притопал».
Нам досталось две мятые банки тушенки, хлебцы в труху, пробитая пластиковая бутылка с остатками воды, пачка сигарет, пропитавшаяся кровью, иконка в целлофановом пакете, зубная щетка, пистолет и одна обойма к нему. Тушенку мы изничтожили десятью минутами позже в развалинах пожарной части. Потасканную «Кору» на следующий день сплавили скупщику за копье. Все, больше ничего от безымянного сталкера не осталось.
– Надо идти, – Чинга зацепился за орешник, поднялся на ноги с натугой, словно старик. – Сейчас на звук зверья всякого… набежит, – сдавленно просипел он.
Я не спорил. Стрельба в зоне значила одно – приглашение к столу. Трупоеды, крысы, слепые псы, прочие мутанты, оказавшиеся поблизости, не упустят шанса подъесть свежатинку, а при случае полакомиться и победителем.
Мы пошли. Я – подпорка, костыль, палка, он – навигатор, сторож, стрелок. Надо признать, впечатлили его хладнокровие и меткость. Так расчетливо – бах, бах в свинячью морду, словно всю жизнь этим занимался.
Не отошли и сотни метров, как позади послышался яростный визг. «Легки на помине».
Без четверти пять мы устроили очередной привал. Последние два километра в животе урчало, как Кракатау перед извержением. В развалинах КПП нетвердыми пальцами Чинга растянул узел на вещмешке и стал неторопливо тягать из него припасы. Особенно порадовали паштет и яблочное повидло.
Чинга ничего не ел. Он сидел на обломке стены, привалившись плечом к кирпичной кладке, на ствол зажатой между колен винтовки повесил кепи и через пролом смотрел на серую унылую зону. Брошенную людьми со всеми воинскими частями, заводами, деревнями, поселками, городами, полями… А она все это сжирала. Медленно ворочала челюстями, куда спешить – впереди четыре с хвостиком миллиарда лет. Обгладывала косточку за косточкой, словно ценитель, гурман, наслаждалась вкусом смерти и гнили.
Ветшали, текли крыши, трескались, обваливались стены. Деревья пускали корни в труху, цеплялись за кладку, выворачивали кирпичи, дыбили, кололи асфальт.
Чинга не обращал на меня внимания. Сидел бледный, с мокрыми от пота волосами, смотрел вдаль уставшими полуприкрытыми глазами.
За забором из колючей проволоки в полукилометре слепые псы гоняли стадо плоти. Я жевал бутерброд, смотрел на мутантов и вспоминал, как полгода назад оказался на территории бывшей свинофермы.
Внезапно смолк перестук крупнокалиберов с кордона. Все как по команде кругом затихло, отчего стало тревожно и боязно. Сразу подумал о выбросе, поднял голову. Небо у горизонта почернело, налилось свинцовой тяжестью и быстро накрывало зону, словно светонепроницаемая драпировка клетку с попугаем. Редкие всполохи судорогой пробегали под тучами. Свиноферма оказалась единственным строением, годным для убежища.