Потомки Нэнуни
Шрифт:
Он стал сразу плавать красиво и быстро, высоко держа голову над водой. Выйдет на противоположный берег, встряхнется в облаке радужных брызг, пройдется по пляжу, вспрыгнет на скалу. Если там сидят знакомые, усаживается среди них, дает себя почесать, погладить. Если на скалах никого нет, сидит один, как изваяние, смотрит на купающихся и на свой берег. Посидит час, другой, погреется, обсохнет, спустится на пляж и плывет обратно. Или, бывало, идет вверх по скалам к висячему мосту и переходит по качающимся над пропастью доскам домой. Сам этот мост для кошки пустяк, но переходить его никто не учил и не показывал этой дороги. Но он наблюдал, видел, что люди переходят, и запомнил.
Этот мост построили мы сами. На двух высоких скалах, стоящих друг против друга над водопадом, из дикого камня на цементе поставили двое мощных ворот с железными перекладинами. Поверх перебросили два стальных троса, соединивших оба берега. К тросам прикрепили висячий мост, который не боялся никаких наводнений, Мост, на фоне гранитных скал, живописной речки и зеленых гор, был очень красив: многие фотографировались здесь в одиночку и группами. Когда в последний день своего купания Кыс ступил на плавно колеблющийся над пропастью висячий мост, с противоположной стороны речки навстречу ему двинулась большая компания горожан, приехавших в воскресный день отдохнуть на лоне природы.
Шли ярко разодетые женщины, дети, были среди них и мужчины. И вдруг увидели идущего навстречу по колеблющемуся мосту «страшного зверя». Передние повернули, бросились назад, началась паника, давка, крики. Некоторые чуть не слетели с моста, а высота большая, внизу река, камни, скалы!
Кыс испугался этой пестроты и шума не меньше, чем люди. Повернулся и бросился назад. Взбудораженный, влетел в лес, который начинался за мостом, и неожиданно оказался в родной стихии.
Когда разобрались во всем случившемся, побежали искать. Стали кричать, звать, но не было уже голоса мамы, и… Кыс не вернулся.
Несколько раз его видели по ночам около домов. Был ли он голоден или просто скучал по человеческой ласке и заботе? Но любимой хозяйки не нашел, а лес, конечно, пришелся по душе: как-никак — родной дом. Так и ушел наш красавец Кыс, казалось, навсегда…
Минуло более трех месяцев. Наступил ноябрь. Лист осыпался, и хотя дни стояли солнечные и теплые, ночами уже подмораживало.
С осени жители соседних деревушек стали жаловаться: какой-то хищник делает по ночам набеги, таскает кур, даже поросят. Мы только руками разводили; у нас никто ничего не грабил. И если это проказы Кыса, то на «свое» хозяйство он не покушался ни разу.
…Поздней звездной ночью мы с братом подкатили к гаражу. Разместив на ночлег членов экспедиции, которую сопровождали, мы, утомленные, жаждали отдыха и сна. Закончена трехнедельная экспедиция. Позади много высоких, крутых перевалов, сотни километров нелегкого пути.
Захватив рюкзак и винтовку, я зашагал к дому. Арсений задержался около машины. Опасаясь заморозка, он решил на всякий случай спустить воду из радиатора.
Уже войдя в комнату и скинув рюкзак, я услышал около гаража выстрел! Выскочил во двор и сразу же заметил свет керосинового фонаря «летучая мышь» в загородке курятника, напротив гаража. Подбежал. При свете фонаря Арсений рассматривал что-то на земляном полу огороженного сеткой дворика.
Я подошел к нему.
— Барс?
Брат осветил распростертую на земле пушистую тушу хищника.
— Нет, рысь. Но какая здоровая… Постой! — он нагнулся и раскрыл мертвую пасть. Луч фонаря осветил кривой верхний клык: мертвая голова улыбалась…
— Кыс!..
Да, то был он. Очень возмужавший, пушистый, лоснящийся.
Голод? Или извечный хищнический инстинкт? Что привело его к этому роковому концу?
Брат стрелял, ориентируясь парой светящихся в темноте глаз, но угадал прямо в сердце.
КАВАНДО
Солнечным сентябрьским днем в нашу большую, крытую черепицей фанзу, прилепившуюся на холме над глубокой Сейсинской бухтой, ворвался переводчик Иван Чхен. На бронзовом лице корейского Мефистофеля сверкала золотозубая улыбка.
— Юри Микаучи, моя олени насоу! (Юрий Михайлович, я оленей нашел.)
Кореец Иван — Чхен Чан Гын — мальчишкой сбежал от родителей в Россию, много лет прожил во Владивостоке. Служил дворником, потом матросом и рулевым на катере «Рында» владивостокского коммерсанта Бринера. Искал золото, находил, прокучивал, спускал в карты и вернулся в Корею ни с чем. Сказочник, балагур, фокусник, циник и авантюрист, неугомонный женский угодник, Иван никогда не унывал, на любой случай реагируя ироничной и меткой шуткой. Чхен говорил по-русски бегло, без запинки, однако на том специфическом дальневосточном жаргоне, который почти непонятен коренному россиянину.
Сейчас честолюбец, но в общем очень добрый малый сиял потому, что не кто другой, а именно он первым узнал об оленях — давней мечте знатока пантового оленеводства, нашего отца. Ждал похвалы и благодарности.
Заметив сомнение. Иван, темпераментно жестикулируя, посыпал новыми интересными подробностями. То, что он сообщил, было сенсацией. Пятнистый олень в Корее был уже редкостью, а отъявленный — тем более. Как можно оставить без внимания такое известие?
Утром отправились втроем: отец, Иван Чхен и я.
Путь был неблизкий. Несколько часов поездом, лотом по узкой каменистой дороге сквозь расцвеченные первыми осенними красками леса и поля, через прохладные броды светлой горной речки. Шли и сомневались: не ошибка ли? Увидим ли пойманных оленей или все окажется басней? Так уже бывало.
Солнце садилось, когда мы достигли усадьбы охотника Ким Чхун Бона. Подошли и некоторое время не могли поверить глазам: в тесных загородках из высоких жердей металось четыре красно-рыжих зверя с белыми пятнами по бокам. Они! Взрослый самец-пантач со спиленными уже рогами, двухгодовалый бычок — «саендыш» с первыми рогами-шпильками и взрослая матка с молоденькой дочкой. Саендыш, самый дикий и буйный, при виде людей неистово бросался на ограду, никак не желая привыкать. Он уже сильно рассек нижнюю губу, обнажив длинные желтоватые зубы.
Не желая тревожить животных, мы отошли во двор фанзы.
Хозяин, плотный мужчина в домотканых шароварах и рубахе, с заметной сединой в коротко остриженных волосах и реденьких свисающих усах, степенно представился. Фанза одноэтажная, но он приглашает в «верхнюю» комнату — для стариков и гостей мужского пола.
Не успели помыться с дороги, как хозяйка внесла один за другим маленькие лакированные столики с сервированным на них ужином. Для каждого мужчины отдельный столик. На нем большая медная чашка с крутой чумизной кашей, мисочка с острым соевым супом, чашка с водой — горячую сухую кашу, взяв на ложку, надо опустить на секунду-другую в чашку с водой, потом в рот; несколько блюдечек с закусками: вяленая рыба, остро приготовленный молодой папоротник, пророщенные соевые бобы, кимчи — капуста или редька, квашенная с красным перцем и чесноком; плоская латунная ложка и деревянные палочки.