Потомки Нэнуни

Янковский Валерий Юрьевич

Но за весь этот день мы не встретили ничего интересного. Молодые несколько раз с визгом кидались преследовать выпорхнувших быстроногих коз, старики только вопросительно оглядывались: не решат ли хозяева добыть козла «на котел»? Они по опыту знали, что сегодня косуля — не объект охоты. Присаживались под дубами и ждали.

Вернувшаяся с вываленными языками, задыхающаяся молодежь получала за ослушание розги. В меру жесткими прутиками хлестали с приговором: «Назад, назад, кому говорили — назад?!» Провинившиеся взвизгивали, поджимали хвосты, старались разжалобить искренним раскаянием. А старики поглядывали удовлетворенно: так, мол, им, дуракам, и надо! Ничего, подрастут — поумнеют; будут знать, кого положено преследовать и что такое «назад!»

Солнце начало садиться за ставшие фиолетовыми горы, когда мы повернули к дому. Вышли на старую лесовозную тропу, круто спускавшуюся в вершину нашей пади.

Все порядочно уморились за день. Собаки бежали впереди, не сворачивая с тропы; мы бесшумно, легко шагали под уклон, тихо переговариваясь. Казалось, охота закончена без выстрела, поэтому, когда свора скрылась за поворотом, не обратили на это внимания. Как вдруг басовитый отрывистый лай слева на горе возвестил — собаки кого-то обнаружили.

Мы остановились. Помню, прислушавшись, я сказал небрежно: «Куницу на дерево загнали, наверное…» Повторяю, я плохо знал все тонкости «собачьей охоты». Юрий некоторое время молчал, внимательно вслушиваясь в понятные ему интонации лая…

— Нет, держат крупного зверя, бежим!

Уже на бегу договорились, что я лезу прямо на голоса собак, а он забегает ниже, в обход, на случай, если зверь вырвется из окружения и начнет уходить дальше. Это старый, испытанный прием, подстраховка.

Прямо от тропы начинался крутой подъем, поросший высоким золотистым ковылем; дальше шел старый дубовый лес. Лай нарастал, становился все более призывным и тревожным, я карабкался вверх изо всех сил. Тяжело дыша, почти достиг вершины холма, когда услышал топот приближающихся прыжков. В то же мгновение передо мной вырос взъерошенный серый Ральф: шерсть дыбом, зрачки расширенные, зеленые, светлая грудка и морда с белыми подпалинами в крови! Почти столкнувшись со мной, он встал как вкопанный, тонко взвизгнул и, развернувшись, помчался назад. Стало ясно: дело серьезное, он бежал, чтобы предупредить об опасности, и, доложив, тотчас вернулся на выручку к своим.

В несколько прыжков преодолел вершину бугра, и передо мной открылась незабываемая панорама. Пологая травянистая поляна упиралась в кромку старой дубравы, косые лучи заходящего солнца красноватым светом озаряли эту опушку. А на нижних ветках одного из самых мощных корявых дубов, переливаясь оранжево-черными пятнами, извивался огромный барс. В багряных лучах заходящего солнца он был ослепителен!

Медленно, как удав, разворачиваясь на дереве, он неотрывно, гипнотизирующе смотрел вниз, готовясь к прыжку. А под дубом, уже в тени, одна за другой из бурьяна вдруг появлялись черные, серые, рыжие головы собак; подскочив и гавкнув, голова скрывалась, а рядом выныривала другая… Азарт и «чувство локтя» вселяли в собак храбрость. Они с минуты на минуту ждали нашей поддержки.

Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку. Внезапно атакованный леопард инстинктивно вскочил на дерево, но теперь, оглядевшись, готовил ответный удар. Он выбирал, с кого начать, уже нацеливался.

Медлить было нельзя, приближаться тоже. Заметив меня, он ринется сразу, растерзает одну-другую собаку и в надвигающихся сумерках уйдет сквозь заросли безнаказанным. Юрка где-то внизу, от него сейчас помощи ждать не приходится…

Нас разделяло около сотни шагов. Сделав глубокий вздох, я поднял свою английскую винтовку 303-го калибра. Мушка поползла и уперлась в пестрый бок позади лопатки. Сухо треснул в вечернем воздухе выстрел.

Зверь упал не сразу: оступился и повис на толстой ветке головой вниз. Казалось, висит на одном когте задней лапы. Собаки неистовствовали: теперь они выпрыгивали из кустов чуть не на полкорпуса! Гремели хором…

Дальше все случилось очень быстро. Второго выстрела я сделать не успел — барс рухнул прямо в кучу собак. Я передернул патрон и кинулся на выручку, временно потеряв всю группу из виду. Но, пробежав разделявшее нас расстояние, замер: вдоль маленькой ложбинки в лесу, с визгом, хрипением и рычанием, на меня катился живой клубок черных, рыжих и пестрых, сцепившихся и переплетенных тел! Окровавленные листья, клочья шерсти, оскаленные, вцепившиеся во что-то живое пасти… Барс буквально вез на себе собак, причем три старых пса вцепились ему в загривок и кувыркались вместе с ним. Молодые охали позади. Он драл их когтями и изворачивался, пытаясь захватить клыками. Бой шел насмерть! Я видел, что каждое лишнее мгновение может стоить кому-то жизни, но стрелять в это сплетение тел было безрассудно: одной пулей можно было поразить сразу нескольких.

Однако существовала магическая команда: «Собаки!» Мой окрик был для них приказом, который они выполнили мгновенно: отскочили в стороны, дав возможность свободно стрелять в зверя. Но освобожденный хищник, как отпущенная пружина, развернулся в мою сторону. Шагах в пяти. Желтые клыки ощерены, глаза — как два огромных изумруда! Только сейчас собаки уже не прикрывали, мы сказались один на один. Я не ждал такого оборота, полагая, что зверь агонизирует, ведь пуля пробила его почти возле сердца, лишь чуточку выше. И было мгновение, когда я подумал: «Не поторопился ли разогнать собак, успею ли?»

Но барс был потрясен потасовкой и ранением, потерял быстроту реакции; я успел. Чтобы не оставлять дырки в черепе, выстрелил в основание шеи, и он ткнулся головой в сухие листья у моих ног.

Псы снова вцепились в длинное, мощное пятнистое тело, и только в этот момент я обратил внимание, что их всего пять. И почти сразу же увидел шестого…

Ахилл подползал к убитому барсу сбоку. Он полз на одних передних лапах, но тоже пытался укусить зверя; безжизненные задние волочились за ним, оставляя на примятых листьях бурую полосу: позвоночник был перебит, бок разорван. Темная кровь струилась как из маленького родничка, но храбрый молодой пес, еще щенок, все полз вперед, не желая отставать.

Я услышал шаги, тяжелое дыхание, из-за деревьев появился Юрий:

— Что? Убил? А как собаки? — Он очень опасался за своих подростков. И только глянув: — Ахилл! — Поднес руки к вискам и добавил глухо: — Добивай, он не жилец. Я не могу… — И зашагал куда-то в сторону.

И вдруг умирающий поднял на его голос уже помутневшие глаза и шевельнул слабеющим хвостом; в наступившей тишине отчетливо зашелестели опавшие листья… Ахилл как-то подтянул волочившиеся ноги и присел на них; он очень старался держать голову прямо, но она клонилась, как у засыпающего, то влево, то вправо… Пес вздрагивал и снова с усилием поднимал ее: он хотел видеть любимого хозяина!

Это очень тяжело — стрелять в собаку. Да еще когда знаешь ее с первых дней жизни, когда она была пушистым игривым комочком, пахнувшим каким-то «угарчиком» и молоком… Но положение было совершенно безнадежным, здравый смысл подсказывал, что милосерднее прекратить страдания.

Я зашел сзади, чтобы Ахилл меня не видел, и с болью, сжав зубы, выстрелил ему в затылок. Он распростерся рядом с барсом… В то же мгновение я понял, что совершил непростительную ошибку: до этого довольно равнодушно и спокойно зализывавшие раны собаки вдруг вскочили! Они глядели дико и растерянно. Потом, опустив хвосты, разбрелись, залегли по кустам, выглядывая оттуда недоумевающе и подавленно. Я понял их состояние. Еще бы: в их понятии охотник и винтовка являлись самым надежным другом, защитником; и вдруг из ружья убили одного из них!