Потомокъ. Князь мертвецов
Шрифт:
– …А дела у нас в последнее время расширяются, – продолжал заливаться соловьем Алексей. – Ведомство вашего батюшки, Митя, так и не смогло отыскать пропавшее после набега железо. – Глаза его довольно блеснули. – Если в ближайшие дни ничего не изменится, а это, сами понимаете, маловероятно… То бельгийским заводам придется взять на себя питерский заказ. В город уже прибыл представитель «Общества Путиловских заводов»…
«И это я знаю».
Мите пришлось сделать усилие, чтоб удержаться и не кивнуть.
– Вскоре отец ждет его к себе. Он как раз вошел с бельгийцами в долю…
– Своевременно! – протянул Митя.
– Всего лишь расчет и предвиденье! – нагло ухмыльнулся в ответ Алешка.
Митя и раньше не
– Столько дел предстоит! – Алексей помотал головой, как лошадь перед неподъемной телегой, которую хочешь не хочешь, а везти надо! – Отец настаивает, чтобы я во всем участвовал. Приятно сознавать, что самый близкий человек ценит твои таланты. – Его насмешливый прищур не оставлял сомнений – о разногласиях в семье Меркуловых он знает. Еще и невинным тоном добавил: – Жаль, что вас с батюшкой почти не видят вместе. Будто он вам вовсе и не отец!
«На каторгу вы с своим батюшкой отправитесь разом, по-родственному. Уж я позабочусь!» – холодно и даже слегка отстраненно подумал Митя.
– А что касается вашего вопроса, Митя…
Задумавшийся Митя невольно вздрогнул: какого вопроса?
– То я и впрямь рад государеву указу. Излишек образования заставляет представителей низших сословий забывать свое место. Они думают, что если справляются с математикой и гимназической латынью, так могут справиться и с университетским курсом, а потом уж и вовсе лезут в правления и в комитеты… Не только уездные, но губернские и столичные! Так говорит мой отец… и он прав!
– Или просто боится конкуренции? – сквозь зубы процедил Захар Гирш.
– Мне нравится наша кухарка – у нее получается прекрасное бланманже! Вот пусть она… и ее дети тоже… продолжают управляться на кухне, а дела серьезные, особенно государственные, оставят природой предназначенным для этого людям! – и Алешка ехидно добавил: – Ne sutor ultra crepidam! [7]
Судя по выражению лица гимназиста, Алешку снова собрались бить.
– Жаль только, в империи нет столько Кровных, чтобы занять должности во всех комитетах. Особенно уездных, – обронил Митя.
7
Да не судит башмачник выше обуви (лат.). Из рассказа Плиния Старшего в его книге «Естественная история» о греческом живописце Апеллесе, исправившем ошибку в сандалии на картине по замечанию башмачника, но на его остальные придирки предложившем не высказывать суждений «выше обуви».
И с наслаждением полюбовался, как лица что Алешки, что его противника вдруг приобрели одинаковое выражение.
– А что вы на меня так глядите, господа? Только Кровная Знать предназначена для государственных дел по своей природе, унаследованной от Чтимых Предков.
– Дворянство! – вскинулся Алешка.
– Всего лишь потомки дружинников, получивших надел земли от Кровных Князей.
– Землю, которую они должны были защищать! – нравоучительно поднял палец Алешка. – Земля эта полита кровью дворянской, дворянство – щит и меч империи, кто, кроме нас…
– Мой дядя, старший брат отца, погиб в семьдесят восьмом на Русско-турецкой. Он был из кантонистов [8] , – устало сказал Гирш. – А дед – в Крымскую.
– Вот видите, Алексей… – ласково подхватил Митя. – Не так уж велика разница между сыном сапожника… и сыном господина Лаппо-Данилевского. Во всяком случае, с точки зрения Кровных.
– Сыну сапожника как-то не слишком льстит! – буркнул Гирш.
Пальцы Алешки на набалдашнике трости побелели, он кинул на Митю убийственный взгляд и процедил:
8
Кантонисты – с 1827 г. дети-рекруты неправославного вероисповедания (в основном иудеи, но могли быть и цыгане, финны и поляки), являющиеся собственностью военного ведомства (напоминаем – тогда было крепостное право!), разлученные с семьями, если такие были, и отправленные в специальные поселения для подготовки к будущей военной службе. Закрепощение детей военным ведомством отменено коронационным указом Александра II.
– Есть еще образование и воспитание!
– То есть те же математика и латынь? – еще ласковей напомнил Митя.
Конечно, разница есть! Но если Лаппо-Данилевские выступают за привилегии дворянства, то Мите ничего не остается, как стать либералом. И может, даже чуть-чуть рэволюционэром. Как там у франков? Liberte, Egalite, Fraternite? [9] Великие Предки, это он Алешке тоже припомнит!
– Полагаете, государь ошибается? – В голосе Алешки задрожало предвкушение.
9
Свобода, равенство, братство (фр.). Лозунг Французской революции.
– Полагаю, кровный правитель Даждьбожич не нуждается ни в моем одобрении… ни в вашем. Как верно подметил ваш батюшка: не следует забывать свое место! Честь имею! – Митя приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.
Алешка неожиданно качнулся вперед, его лицо оказалось совсем близко от Митиного, и он тихо, на пределе слуха, выдохнул:
– Полагаете, ваше место выше моего? Сомневаюсь! Если уж вас сразу за своего не признали…
– О чем вы, Лаппо-Данилевский? – ровно, даже не думая понижать голос, спросил Митя.
– Да так… На псарнях тоже псари сердобольные случаются: чем топить случайных щенков, лавочникам их пристраивают, мастеровым… Это я к разговору о природе. Доброго дня! – И он направился прочь, с шиком постукивая тростью по мостовой.
– Что за глупость он тут болтал? Ума, что ли, от спеси дворянской совсем лишился? – сквозь зубы процедил Гирш.
Митя сделал вид, что не замечает устремленных на него взглядов. Алешкины слова, а тем более спрятанные под ними намеки были омерзительны и предельно оскорбительны, но… Митя бы их даже не понял, если бы не разговор с Урусовым! А он еще гадал, много ли Алешка увидел, когда Митя уничтожал мертвецов на бабайковском подворье. Что ж, кажется, достаточно, чтобы сделать выводы. Те же самые, что Урусов, и возможно – губернаторша. Что Митя – незаконнорожденный Мораныч. И что теперь? Как Лаппо-Данилевские намерены использовать это знание? Попытаются опозорить отца или самого Митю? Алешка с отцом, конечно, негодяи и убийцы… но не самоубийцы же, чтоб впрямую, а не как Алешка только что – завуалированным намеком! – лезть в дела семейные кровных Моранычей.
– Думаю, его слова предназначались не нам. И не стоит о чужих делах любопытствовать, – вдруг вмешался молчавший все это время спутник Гирша.
Спокойный и неожиданно напевный голос реалиста разорвал лихорадочный хоровод Митиных мыслей.
– Вы уж простите, что сразу не представился, но вы с Лаппо-Данилевским так чудно переругивались… – Реалист развел руками. – Боялся пропустить хоть слово!
– Мы не переругивались! – Митя поглядел на него надменно.
– Да-да, вы это… как там говорится… о, подпускали друг другу шпильки! – ухмыльнулся реалист. – Так что оба теперь смахиваете на подушечки для булавок: насчет дворянства вы его подкузьмили, но он вас тоже достал, хоть я и не понял чем!