Потому, что люблю
Шрифт:
Кузя появился, когда бригада уже разобрала кры-шу,— раскачиваясь как лозинка на ветру, он запел:
Взял железную пилу.
Пойду яблоки копать.
Не поедешь ли, милаха,
Со мною сено боронить?..
— Опять, гад, набрался! — выругался Женька. — Что возьмешь с оглоеда?
Дудкин сумел все же забраться наверх, вытащил из кармана бутылку водки и, размахивая ею, крикнул:
— Выпьем за мое здоровье! И чтоб был...
Он не договорил,
— Я живой?
— Раз треплешься, значит, ничего серьезного,— констатировал Женька.
Кузя, охая, ощупал свою грудь, голову, ноги:
— Кажется, все при мне. Цело...
— Жалко, что цело! Почему из-за тебя другие должны страдать? — возмутился Сарычев.
— Из-за меня? — Дудкин, прижимая бутылку к груди, повернулся на бок. — Разпе другие разбивались на производстве, а не я? Разве у других ни одной живой косточки не осталось? Скажите спасибо, что я живой! Ьригадир не обеспечил безопасность рабочему человеку...
Женька скрипнул зубами, но сдержался:
— Вот что, Дудка, если можешь, бери ноги в руки и мотай отсюда. А то действительно несчастный случай на производстве схлопочем. Из-за кого-то... На что мне такая роскошная жизнь! По-ше-л!
Алексей смотрел вслед уходившему Дудкину — он даже не отряхнулся. Опустился человек! Как он живет? С кем? Почему такой неухоженный и наглый? Надо бы сходить к нему домой, соседей порасспросить, но теперь уже поздно: Алексей подал заявление об увольнении, никому не сказал в бригаде ни слова, знает только прораб Матусов, он поставил резолюцию: «Не возражаю!»
«Все равно с Женькой мне не справиться, и уж если прораб посоветовал написать заявление...»
Жалко, что ребята изменились, чуть ли не бойкот ему объявили.
После работы Алексей заторопился домой. Надя еще ничего не знает, побоялся волновать ее преждевременно, а зря побоялся — ей ведь тоже надо время на расчет.
Возле автобусной остановки Алексей увидел сидевшего в кювете Кузю Дудкина.
— Ты что здесь делаешь?
— Думаю, как бы поменять местами эти столбы.
— Так менян, чего ждешь? Сидишь...
— А ты хотел, чтоб я лежал?
Сигареты, как всегда, торчали за ушами Дудкина: неужели они не выпали, когда он провалился? Приросли, что ли?
— Зачем ты сигареты за ушами держишь? Для красоты?
— У меня без них уши мерзнут.
— Давай без трепа: идти можешь?
Кузя поморщился, потер ногу.
— Видно, вывихнулась, стерва... Сгоряча пошел... и сел вот...
— Держись за меня. — Алексей помог Кузе встать. — Где ты живешь? Домой отвезу.
— Нужен ты мне!
— Брось!
— Ты после Женькиной оплеухи таким добрым стал?
Алексей не ответил, вышел на шоссе, дождался проходившего мимо такси, поднял руку.
Дудкин съежился на заднем сиденье. От него до того несло водкой и кислыми щами, что и шофер морщился.
Возле Кузиного дома, обнесенного забором с колючей проволокой, их встретил собачий лай.
— Свои, свои,— ласково сказал Кузя лохматой собаке и наклонился, позволив ей лизнуть свое лицо.— Соскучился,Дурко?
— Кто же это собаке такое оскорбительное имя дал?
— Он и есть Дурко. — Кузя снова наклонился, погладил собаку. Она взвизгнула, повиляла хвостом, потопталась лапами на животе хозяина. — Иди, хватит, хорошего понемножку. — Кузя повернулся к Алексею.— Зайдешь или как?
— Зайду.
Видно, Дудкин на это согласие не рассчитывал, скри-пил губы, но ничего не сказал.
Алексей потрогал трухлявый войлок на тяжелой иходной двери, похожей на спину старого плешивого медведя, и следом за хозяином вошел в дом. Навстречу ому выметнулся затхлый, сладковатый запах давно не проветриваемого помещения.
— Свежего воздуха боитесь?
— А ты к кому обращаешься? — засмеялся Дуд-кип. — Тут никого. Один живу.
— Весь дом занимаешь?
— Ну.
— По наследству досталось?
— Вдову заморил.
— С тобой поговоришь.
— А ты не говори.
Они вошли сначала в захламленную комнату с кро-и.-|гыо у окна, застланную не поймешь чем — то ли пен лопиком, то ли бывшим покрывалом, а затем в неожиданно чистую, светлую комнату. Здесь кровать была аккуратно заправлена, окно завешено чистой занавеской, в углу стояла этажерка с книгами.
— Кто здесь живет? — спросил Алексей. — Уверен, что не ты.
— Не я. Сдаю...
— Вот как?
— Держу для хорошего товарища... Понадобится этому товарищу с девушкой под крышей посидеть или... полежать...
— Шишигин? — догадался Алексей.
— Тебе какое дело?
— Вот ты какой, оказывается?
— Какой это? — Кузя, прихрамывая, дошел до стула, сел. — Я не такой, а ты такой! Ну и катись к такой матери! Выматывайся, пока цел! Не серди мой кулак, Подсолнух!