Потоп
Шрифт:
В самый разгар их ужина кто-то еще постучал с улицы в окно. Клава вздрогнула от неожиданности. В этот поздний час она уж никого и не ждала. Хозяйка отодвинула занавеску, вглядываясь в полумрак. С той стороны оконных рам стоял давний ее поклонник – психиатр Рогозин. Его натянутая улыбка, букет и торт говорили о том, что пришел он в очередной раз делать предложение руки и сердца.
Между тем сердце самой Клавы сжалось от боли в груди. В сложившейся ситуации ей было жаль этого доброго, интеллигентного, немного застенчивого и даже где-то старомодного человека. Быть может, эти качества Рогозина и не позволяли
«Не выгонять же его? А может оно и к лучшему, может и перестанет он после этого ко мне свататься?» – тяжко вздохнула Клава и пошла отворять двери.
С холодным воздухом в дом пришел какой-то бодрый, ядреный дух. Оттаивая с ночного осеннего морозца и оттого весь окутанный паром, Рогозин снял пальто, шапку. Через дверной проем прихожей, сквозь запотевшие очки, увидел спину мужчины, сидящего за столом у любимой женщины.
Новый гость нервно сорвал очки, быстро протер линзы и вошел в комнату.
Бальтазар Неверро мрачно смотрел куда-то в пустоту и, кажется, даже не заметил появления нового человека.
– Познакомьтесь, это мой давний знакомый Рогозин. Психиатр, – немного нервничая, попыталась завязать общий разговор Клава.
– Психиатр?! – встрепенулся Бальтазар Неверро. – Психея – душа. Уж не по части ли вы инквизиции, милейший?
– Что-то вроде того, – усмехнувшись подобному обращению, ответил Рогозин. – Излечиваю людей от нездоровых фантазий, идей.
– Последний раз, когда я имел дело с вашим братом, еле удалось унести ноги.
– А я вижу, вы занятный собеседник, – присматриваясь внимательно к незнакомцу, заметил Рогозин.
– Не стану отрицать подобного факта. Человек я крайне неординарный. Всегда привлекал к своей персоне замечательных личностей, выдающихся людей, властью был в свое время обласкан. Но скажу честно, пользы от этого мало. Вот любил со мной беседовать Нерон. Хотя он был уже тогда конченый человек. Сколько раз я говорил ему: откажись от цветов. Но он был опьянен, обольщен ими. И, в конце концов, приказал меня бросить ко львам вместе с христианами. Да и сам потом плохо кончил, а все из-за них.
– Из-за кого? – не понял Рогозин.
– Да из-за них. Из-за цветов. Ни дня не мог обойтись без этих созданий: ходил в венке из роз, посыпал лепестками свое ложе, пол дворца, пиршественный стол, кабинет, колесницу. Во время поездок по городам империи заставлял заваливать себя цветами. И что в конце – они полностью лишили его разума, свели с ума. Вот потом многие говорили, что был он безумен, несмотря на свои способности. А это все из-за них, они своими мыслями, своим влиянием лишили его разума.
Во время этого монолога Рогозин, сложив руки на столе, внимательно, как это делал на своих приемах, смотрел на говорившего мужчину.
– Странный вы человек. Мне казалось, что я знаю всех подопечных нашего заведения в этом городе. Ан, нет.
– Я не принадлежу вашему городу, друг мой. Я принадлежу идее.
– Что же у вас за идея? – подивился психиатр.
– Я борюсь с цветами.
– С чем? – удивился Рогозин.
– С цветами, которые сопровождают нас всю жизнь. Праздники и трагедии, торжества или домашний покой, они рядом с нами – от шикарных букетов до скромных растений в горшках. Они приручили нас к себе, мы лелеем их, мы заботимся о них, не позволяем погибнуть в эволюционной борьбе видов. Рождается человек – женщине несут цветы. Умирает человек – цветочные венки, влюбляемся – опять букеты. Все самые сильные наши чувства контролируются этими растениями, и порой они даже поощряют нас на бурю чувств, эмоций, безумств.
– Так что же, вы действительно считаете, что с цветами необходимо бороться? – психиатр своим взглядом напоминал охотничью собаку, взявшую след.
– Вот именно, бороться. Сколько страданий принял я за свои идеи. Во времена французской революции меня гильотинировали. Два раза я попадал в руки Священной инквизиции. Первый раз они сожгли меня на главной площади Реймса. Второй раз, уже при герцоге Альбе, меня обвинили в колдовстве. Темнота и деревенские дурни вбили осиновый кол в сердце. Как сейчас помню, было это в деревушке на севере Фландрии. Диоклетиан приказал распять меня среди прочих непокорных христиан. Что такое история? Это – всего лишь новый вид казни. Как будут казнить и уничтожать себе подобных завтра – вот и весь вопрос развития прогресса.
– Какие страсти вы рассказываете. Пыль в глаза пустить хотите? – вызывающе спросил его Рогозин.
– Нет, что вы, просто говорю истину. Больше всего человеку не верят, когда он говорит истину. Поэтому процветают проповедники-авантюристы, правители-мошенники, а истинные пророки горели в кострах и умирали на крестах.
Отлучившаяся, чтобы наполнить водой вазу для букета, принесенного Рогозиным, Клавдия вернулась из кухни. Она поставила на стол цветы. При виде бутонов лицо Бальтазар Неверро перекосилось. Он резко схватил букет, вырвал его из вазы и стал терзать руками.
– Что-о-о?!– Рогозин резко поднялся так, что свалился стул. Психиатр весьма решительно настроился на схватку. Был он в полтора раза больше щуплого Крякина, и потому, по мнению Рогозина, в противостоянии с соперником смог бы одержать легкую победу.
– Прекратите, – видя назревающую драку, закричала Клава. – Прошу тебя, Вячеслав, уходи. Уходи.
– Ты, ты… этого хочешь? – медленно спросил Рогозин, и краска спала с его лица.
– Да-да, прошу тебя, оставь нас.
Рогозин попятился из комнаты, схватил в охапку шапку и пальто и вывалился из дверей в ночь. Домой он шел, не разбирая дороги, утопая ногами в опавшей листве. И когда поднялся на пригорок, засаженный редкими липами, посмотрел вниз, на улицу, на гаснущий свет в окнах дома Клавы, то тяжело выдохнул каленую боль своего сердца в звездное небо. При всем своем дипломированном знании человеческой души Рогозин так и не мог понять, почему женщины предпочитают выбирать проходимцев…
В пьянящем лунном сиропе, протекавшем сквозь занавески, в спальне таяла тьма. Клава лежала на впалой, поросшей мелкой шерстью, узкой груди этого непонятного человека. Чувствовала, как сильно бьется его сердце, сквозь полусомкнутые ресницы видела его глаза, горевшие желтым огнем. Она сама не могла поверить, что вот так просто оказалась в постели с первым встречным мужчиной. И как она на такое решилась? Все в ней было зыбко, сложно. Что теперь будет завтра и как в дальнейшем сложатся их отношения? – этого всего она не знала, да и думать об этом ей совсем не хотелось. Некстати совсем вспомнился Рогозин и вся та дурацкая стычка между мужчинами.