Повелитель императоров
Шрифт:
Но после решения этой проблемы осталась другая. Нынешний третий возничий Синих был постарше возрастом и вполне доволен своим жребием в жизни: участвовать в незначительных гонках, иногда помогать Руланию. Асторг счел, что он явно не соответствует тактическим требованиям и не способен на постоянное столкновение с Кресензом из факции Зеленых и его агрессивным вторым номером.
Они могли найти кого-то другого из менее крупного города или попробовать другой подход. Они выбрали второй вариант.
Оказывается, Тарас произвел впечатление, большое впечатление, особенно во время одного памятного заезда в самом конце
Итак, они втайне навели о нем справки, провели несколько обсуждений внутри факции и приняли решение, что он подходит на роль второго возницы. Он придет в восторг от риска и не будет нервничать из-за него. Он понравится толпе, так как он молод. Здесь для Синих заложены большие возможности — к такому выводу пришел Асторг.
Он начал переговоры об обмене. Конь, как узнал Тарас, был очень хорошим. Кресенз поспешно потребовал его себе в качестве правого пристяжного. Теперь он будет выступать с еще большим блеском, и они это знали.
Понимание этого возложило дополнительное бремя тревоги на плечи Тараса, несмотря на великолепный прием и тщательное обучение тактике у Асторга, который, в конце концов, был самым великим возничим в мире в свое время.
Но эта тревога и постоянная ответственность, которые он чувствовал с самого начала, оказались пустяком по сравнению тем, с чем ему пришлось столкнуться сейчас, когда колесницы вышли на парад, на песок Ипподрома, перед послеполуденными гонками второго дня нового сезона.
Зимние тренировки потеряли почти всякий смысл, все тактические дискуссии превратились в чистую абстракцию. Он не был вторым. Перед ним в первой упряжке вместе с тремя другими конями левым пристяжным скакал великолепный, прославленный Серватор. На голове у Тараса сиял серебряный шлем. Он был первым возничим Синих.
Скортий исчез. Исчез за неделю до начала сезона.
День открытия обернулся жестоким потрясением. Тарас продвинулся от положения четвертого возницы малозначительной факции Красных до носителя серебряного шлема могучих Синих и возглавлял большой парад, а потом соревновался с Кресензом на глазах у восьмидесяти тысяч людей, которые никогда о нем не слышали. Его дважды сильно стошнило в перерывах между заездами. Он умылся, выслушал страстные слова ободрения Асторга и снова вышел на песок, где может разбиться сердце.
Он умудрился прийти вторым четыре раза из шести в первый день и три раза из четырех этим утром. Кресенз из факции Зеленых, уверенный, кровожадно агрессивный, похваляющийся своим великолепным новым правым пристяжным, выиграл семь заездов в день открытия и еще четыре сегодня утром. Одиннадцать побед за полтора дня! Зеленые были вне себя от восторга. Мысль о несправедливом преимуществе даже не возникает, когда сезон начинается с таким блеском.
Никто до сих пор не знал, где Скортий. Или если кто-то и знал, то молчал.
Тараса накрыло волнами с головой, но он старался удержаться на плаву.
Несколько
Сенатор не знал, что его собственный сын посвящен в эти очень необычные обстоятельства и даже принимал в них участие. Как не знал и того, что еще один человек получил короткую записку:
«Совершенно очевидно, что ты — опасная личность, и твоя улица более опасна, чем можно предположить. Кажется, я пока еще не отправлюсь к богу, чтобы пожаловаться, и полагаю, наши неудачные переговоры останутся в тайне. Возможно, когда-нибудь их придется продолжить».
Еще одна записка, написанная тем же почерком, была доставлена через Асторга и одного из посыльных из лагеря Синих в особняк Плавта Боноса, но не сенатору. В ней говорилось:
«Надеюсь, я когда-нибудь расскажу тебе, какие большие неудобства мне доставил твой семейный совет той ночью».
Женщина, которая ее читала, не улыбалась при этом. Она сожгла записку в своем очаге.
Городской префектуре тайно дали знать, что возничий жив, но получил рану во время свидания, о котором предпочитает умолчать. Это часто случалось. Власти не сочли нужным вмешиваться. Вскоре после этого они были по горло заняты поддержанием порядка на улицах: болельщики Синих, взбудораженные исчезновением своего героя и эффектными победами Зеленых в день открытия, были в отвратительном настроении. После первого дня гонок случилось больше ранений и смертей, чем обычно, но в целом — в связи с присутствием в Городе такого количества солдат — настроение в Сарантии оставалось настороженным и полным скорее напряжения, чем открытой ярости.
Имейте в виду, семена уже были посеяны. Самый прославленный возничий Империи не мог просто исчезнуть, не вызвав серьезных беспорядков. Бдительных известили, что их услуги еще могут понадобиться.
Все это было частью последствий. В ту ночь, когда тяжело раненный человек появился у дверей дома, едва держась на ногах, но вежливо извинился за вторжение, в городском доме Плавта Боноса возникли новые проблемы. И в первую очередь для Рустема из Керакека.
Сначала он думал, что потеряет этого человека, и втайне радовался, что находится в Сарантии, а не у себя дома: там, взявшись за лечение, он принял бы на себя большую материальную ответственность, а может быть, расплатился бы жизнью за смерть возничего. Этот человек был очень значительной фигурой. В Бассании не нашлось никого, с кем он мог провести параллель, но невозможно не заметить, какие ошеломленные лица были у управляющего и у отпрыска сенатора, когда они помогали этому человеку по имени Скортий забраться на стол в ту ночь.