Повелитель книг

Одом Мэл

Помощник капитана прокричал новый приказ. Один из матросов бросился к ведущему на нижние палубы трапу. «Ветрогон» держал свой пиратский флаг в тайнике. Несколько прибрежных городов, где в основном жили люди, держали в гаванях патруль, который обыскивал все корабли. Без торговли в этих портах было не обойтись, и капитан Аттикус не считал нужным объяснять, что они не совсем пираты. А про Рассветные Пустоши ему все равно было бы не рассказать, потому что существование острова и Хранилища Всех Известных Знаний должно было храниться в строжайшей тайне.

Скоро матрос вернулся на палубу и, привязав флаг, начал выбирать линь. Тот

поплыл вверх, трепеща по ветру; на черном его поле зловеще выделялись ухмыляющийся череп и перекрещенные кости.

— Ну а теперь, ребятки, — крикнул Навин, перекрывая вой ветра, — покажите себя настоящими пиратами! Мы идем на мерзких гоблинов, и я не потерплю, чтобы , кто-то отступил от своего долга укокошить как можно больше этих тварей.

Матросы возбужденно загомонили, но кое у кого в глазах можно было заметить и страх. Джаг уже сталкивался с подобным в человеческих экипажах в прошлом. С виду люди казались весьма воинственными, и многие такими и были, но это не означало, что никто из них не ведал страха. Гномы жили ради битв и не особенно боялись смерти, принимая ее как плату за жизнь воина. Высокомерные эльфы не верили, что их можно побить в ловкости или смекалке, пока смерть не настигала их.

Гномы и эльфы воевали редко, только когда что-то их по-настоящему задевало — в основном они сталкивались в пограничных конфликтах с гоблинами, поскольку эти расы друг друга ненавидели, также за оружие эльфов заставляло взяться попранное чувство чести.

Однако даже гномьи и эльфийские битвы с гоблинами происходили только после длительного и тщательного обдумывания возможного исхода и количества предполагаемых жертв. Отчасти поэтому Древним магам, которые возвели Хранилище Всех Известных Знаний и организовали его оборону, сложно было привлечь кого-либо из эльфов и гномов на свою сторону.

Но люди, с их пламенным нравом и короткой жизнью, готовы были сражаться почти по любой причине — их толкали в сражение гнев, гордость, ревность, страх, желание, потребность в любви. В Библиотеке Джаг ознакомился с многими историями, и больше всего ему нравились те, что повествовали о людях и их трудах. К сожалению, историки человечества редко демонстрировали по-настоящему широкий взгляд на какую-либо эпоху или эру. Слишком короткие у них были жизни и слишком ограниченное поле зрения.

Динральдо, один из старейших матросов на «Ветрогоне», запел боевую песнь. Он был высокий и тощий, как тростник, с седыми волосами до плеч, шею его украшал выцветший алый платок, а уши — золотые серьги. По задубевшей коричневой коже в нем легко было узнать человека, всю жизнь проведшего среди соленых волн.

Собирайтесь, братья, кучей,Нападем всем роем,«Ветрогон» у нас могучий,Экипаж — герои.

Команда «Ветрогона» подхватила песню старого моряка.

Не хочу я помиратьОт болезней дома,Я опять пойду в атаку,Только дайте рома.Так что дайте мне, ребята, саблю и стакан,И пойду я с вами в битву, в самый ураган.Или гоблинов прикончу, иль меня убьют,Я

всегда готов сражаться, если позовут.

«Я всегда готов сражаться, если позовут!» Команда повторяла припев снова и снова, пока корабль в грохоте волн приближался к своей добыче.

Джаг знал, что голоса команды далеко разносились по воде и гоблины их слышали. Он невольно гордился своими товарищами, но в то же время и страшно боялся за них. За долгое путешествие он успел нарисовать всех членов экипажа и рассказать им множество историй о далеких местах и геройских деяниях. Сам он, в свою очередь, жадно внимал рассказам бывалых моряков о местах и людях, которых они повидали за годы странствий.

Иногда двеллер рассказывал им о путешествиях, в которых ему приходилось сопровождать Великого магистра Фонарщика, хоть он и не называл при этом имен — Великий магистр не хотел, чтобы слишком много народу знало, что он делал и где путешествовал. В такие моменты моряки удивляли Джага, настойчиво утверждая, что библиотекари в его историях выглядели настоящими храбрецами. Во-первых, они, конечно, были двеллерами, что делало их отвагу довольно редким явлением. А во-вторых, приключения эти были так полны опасностей и трудностей и так детально описаны, что трудно было относиться к ним как к простым историям.

Сейчас, как и в тех путешествиях, Джаг прежде всего думал о том, как бы выжить, но ему было не отвязаться от мыслей о книге, которая находилась на гоблинском корабле. Он обхватил руками мачту, чтобы удержаться на месте. Книгу у них оставлять было никак нельзя.

Когда «Ветрогон» взобрался на очередную волну, в ушах у двеллера раздался грохот барабанов. Этот низкий звук нес в себе зловещую угрозу и дисгармонию, а потом к нему еще присоединились дикие вопли гоблинов. Так экипаж шхуны разжигал в себе боевую ярость; гоблины становились поистине ужасными, если им некуда было отступать. Команда каждого корабля старалась перекричать другую, надеясь приобрести тем самым психологическое преимущество.

Джагу все это казалось жутковатым, почти как вой и рычание диких зверей.

Несмотря на пугающий шум, производимый гоблин-ским экипажем, «Мясная муха» попыталась взять мористее. Шхуна сделала широкий разворот и теперь держала курс на запад. Двеллер знал, что далеко гоблины не уйдут, потому что они куда хуже ориентировались в открытом море, чем люди. Как только они поймут, что могут остаться без привычных ориентиров, мигом повернут назад и поспешат навстречу восходящему солнцу.

— Они бегут, ребята! — завопил Навин, высоко поднимая саблю.

Джаг цеплялся за мачту, чувствуя, что у него пересохло во рту. В животе у него все переворачивалось каждый раз, когда «Ветрогон» взлетал на волну и падал с нее. «Мясная муха» то появлялась, то исчезала в волнах, разделявших два корабля, но Джаг знал, что рано или поздно они догонят свою добычу — «Ветрогон» был быстрее и им куда лучше управляли.

Капитан Аттикус сохранял спокойствие. Он продолжал выкрикивать команды, которые Навин передавал дальше, и постепенно «Ветрогон» занял место в кильватере гоблинской шхуны. Любые попытки маневра «Мясной мухи» пресекались «Ветрогоном», имевшим лучшую и большую по площади парусную оснастку, фактически закрывавшую собой паруса гоблинской шхуны. Это сказалось довольно быстро, и «Мясная муха» стала терять ход. Палуба «Ветрогона» огласилась радостными воплями.