Повелитель монгольского ветра (сборник)
Шрифт:
Генерал Сыровны со вздохом отложил первый лист. «Этот Каппель, – подумал он, – так и не узнал, сколько их, наивных, мне писало…» И он взял в руки следующую бумагу.
«Открытое письмо генералу Сыровны» – значилось в верхнем углу.
«Вы жестоко ошибаетесь, генерал, – значилось ниже, – если думаете, что Вы, палач, славянин, собственными руками похоронивший в печах и тюрьмах Сибири возрождающуюся Русскую армию с многострадальным русским офицерством, 5-ю польскую дивизию и полк сербов, позорно предавший адмирала Колчака, безнаказанно уйдете из Сибири…»
– А вот ушел же! – хихикнул Сыровны и продолжил чтение.
«Я требую от Вас, генерал, ответа за наших детей и женщин, переданных Вами в публичные дома и общественное пользование “товарищей”, оставляя в стороне факты выдачи на станциях Тулун, Зима, Половина и Иркутск русских офицеров на моих глазах, дружественно переданных по соглашению Вами, для расстрела в руки “товарищей”.
Но за всех их, замученных и расстрелянных, несомненно, потребуют ответа мои братья-славяне, русские, и Великая Славянская Россия.
Я же лично, как поляк, офицер и славянин, обращаюсь к Вам: к барьеру, генерал! Иначе я называю Вас трусом и подлецом, достойным быть убитым в спину.
Капитан Польских войск в Сибири Ясинский-Стахурек, 5 февраля 1920 г.».
Генерал Сыровны встал и в волнении заходил по кабинету…
«И этот польский недоносок, пся крев, туда же с этими русскими лапотниками…» – билось у него в голове. Перед его глазами невольно вставали картины катастрофы Русской армии в Сибири, тысячи и тысячи брошенных людей по всей магистрали, полки, корпуса и дивизии, оставленные без прикрытия и без надежды и выбиравшие между смертью в бою или расстрелом и мучениями в плену, и все из-за того, чтобы чешский корпус с добычей покинул Россию, раз уж об этом удалось договориться с большевиками.
– А что они думали, мы будем умирать за их русские и польские задницы?! – вслух негодовал Сыровны. – Нет уж, дулю вам! Дулю! Дулю, дулю, дулю!!!
«Nicht kapituliren!» [13] – донеслось с улицы. Генерала ждал еще третий листок.
«Главнокомандующему Русской армией генералу Каппелю, копия генералу Сыровны, кабинету министров, союзному командованию.
Ваше Превосходительство! Вы в данный грозный и ответственный момент нужны для армии. Я вместо Вас встану к барьеру и вызываю генерала Сыровны, дабы ответить за оскорбление, которое нанесено его частями доблестной Российской армии, героически сражающейся сейчас с красными под Вашим командованием.
13
«Не сдаваться!» (нем.)
19 декабря 1919 г., атаман Семенов».
Генерал Сыровны остановился. Ему показалось, что сквозь рев толпы и бравурный марш до него донеслись проклятия из девятнадцатого года, по-русски, по-польски, по-серб ски, по-киргизски, по-бурятски, по-татарски, по-турк мен ски – из-под каждого сугроба, из-под шпал, из рвов, из обгоревших или выстуженных намертво теплушек, из тайги, из-подо льда великих рек, из застенков чрезвычаек, из подвалов и яров.
Генерал в страхе оглянулся. В сейфе масляно блеснула рукоять пистолета.
– Нет, нет, никогда! – в панике, в истерике зашептал генерал. – Никогда!
Все так же долетали через бархат гардин звуки марша и свист и крики с улицы. Чуть слышно звенели аппараты в приемной у секретаря, и топот тысяч и тысяч сапог по брусчатке эхом отдавался в голове генерала.
3 августа 1939 года, Москва, Кремль
– Иосиф Виссарионович, Риббентроп уже на пути сюда! – Молотов поклонился и вышел.
Сталин остался один. Он сидел за столом, крытым зеленым сукном. В тяжелой мраморной пепельнице еще дымилась трубка с табаком из папирос «Герцеговина Флор». До встречи с министром иностранных дел Германии оставалось минуть десять.
– Польшу уже не спасти, – вслух думал Сталин, меряя шагами кабинет, – можно спасти лишь часть поляков… Прибалтика? Что Прибалтика? Недоразумение.
Сталин остановился посреди кабинета. Он припомнил донесения пограничников о том, как эстонцы и латыши, обирая сдавшиеся белогвардейские части до нитки, буквально голыми выгоняли их на лед Чудского озера или в поля, заставляя возвращаться в Россию, и секли пулеметами пытавшихся уклониться.
«Что ж, господа, вы расплатились с белыми за царя… Теперь пора расплатиться с нами за белых», – последнюю фразу он вслух не произнес.
Это было бы слишком большим подарком для всех этих плясунов вроде Никиты Хрущева. И что Надежда в нем нашла еще тогда, в Промакадемии, зачем в дом привела? Только в память о ней терпеть его приходится. Хотя в «ежовщину» он очень даже пригодился…
«Что ж, Тухачевский и Блюхер расплатились за Каппеля и Колчака. Сыровны за всех них. Кто там еще? Маннергейм? С ним бы надо договориться, русский же генерал… Но в этом-то вся и беда, – продолжал думать Сталин, наблюдая, как медленно открываются массивные створки дубовых дверей и в кабинет входят Молотов, Риббентроп и Шуленбург. – Почему, о господи, мы можем договориться с любой нечистью, но не способны понять и услышать друг друга?!»
И Сталин шагнул навстречу посланцу Гитлера.
2 августа 1241 года, Сплит, Хорватия
– Ха! [14] – Нукер у шатра великого хана Батыя угрожающе вытянул саблю в сторону едва различимой в предрассветном тумане фигуры. Лазоревое Адриатическое море ласкалось к прибрежным камням. Город с красными черепичными крышами, угадывавшийся вдали, стекал с горы прямо в тихий предутренний прибой.
– Анхаарах ба дагах! [15] – раздалось в ответ. Нойон Жамбыл, баурши [16] , единственный, кто имел право тревожить хана в любое время, приблизился к шатру.
14
Стой! (монг.)
15
Внимание и повиновение (монг.).
16
Дворецкий (монг.).
Черное и белое знамена хана стояли поодаль, их также охраняли тургауды.
– Менду [17] , Ослепительный! – тихо произнес Жамбыл, когда нукеры убрали сабли в ножны и отступили на шаг.
– Разве уже утро? – раздался изнутри голос хана.
– Пора, Ослепительный, – ответил нойон.
– Дзе, дзе, да, да, хорошо… – услышал он в ответ, и через минуту хан показался наружу.
Он не был ни бледен, ни румян, бессонная ночь не оставила следов на его чеканном лице, и только новая глубокая морщина – след горечи и боли – залегла вокруг упрямого рта.
17
Здравствуй (монг.).