Повелитель орков
Шрифт:
Он поднимает мою ногу.
— Позволь мне помочь.
Он расстегивает молнию на моих ботинках и тихо застегивает их.
— Что?
— Я не могу поверить, что ты носила эти ботинки на каблуках последние десять часов. Твои ноги, должно быть, убивают тебя.
— Оно того стоит, — тихо говорю я.
Я ахаю, когда он погружает большой палец в подушечку моей стопы и массирует узлы на ней.
— О, черт, да.
Кейд смеется.
— Как боль может стоить этого?
— Ты первый мужчина, с которым я встречалась, чтобы мне не нужно было превращаться в съежившуюся фиалку, просто чтобы быть рядом.
Я с сожалением вздыхаю, вспоминая обо всех туфлях, которые у меня никогда не было возможности надеть из-за моего роста.
— И что? Какое это имеет значение?
Его большой палец скользит между моими пальцами, потирая чувствительные мышцы и вызывая у меня еще один стон одобрения.
— Большинство мужчин не хотят, чтобы их женщина была выше их. Они считают это лишением мужественности.
— Патриархальное дерьмо, — бормочет он, переключаясь на другую мою ногу.
Он осторожно снимает другой ботинок, прежде чем массировать мои нежные мышцы.
— Да, но это не меняет того, что это происходит.
— Если ты встречалась с кем-то, чья мужественность была под угрозой из-за твоей женственности, ты встречалась не с теми людьми.
— Я не думаю, что угрозой была моя женственность.
— Да, так и было, — твердо говорит он, останавливаясь достаточно надолго, чтобы посмотреть на меня горящими глазами. — Только потому, что ты не пятифутовый комочек женщины, не делает тебя менее женственной, чем те, кто ею является. Разве ты не должна просить разрешение, чтобы носить каблуки, если это то, что заставляет тебя чувствовать себя сексуальной. Нет — тебе не нужно разрешение, чтобы носить каблуки. Я не должен был так говорить, извини. Ты носишь каблуки, если это то, что заставляет тебя чувствовать себя сексуальной. Понятно?
Я смеюсь.
— Да, понятно. Но это больше не проблема. Посмотри на себя. Ты огромный. Я могу носить пятидюймовые каблуки и все равно касаться твоего подбородка.
Его массаж на мгновение замедляется, когда он смотрит на меня.
— Я не всегда был таким большим.
— Нет?
— Не-а. Когда-то я был человеком ростом всего пять футов восемь дюймов. Я не знаю, кто был больше удивлен моим размером, когда я изменился: я или мои родители. Ни один из них не является крупным, поэтому казалось безумием, что, став орком, я стал таким высоким. Я едва помещаюсь в половине комнат дома моего детства.
— Извини…
Я не могу сдержать вырывающийся смех.
— Твой рост — это то, что больше всего застало твоих родителей врасплох? Это не из-за зеленой кожи, клыков или нижнего прикуса?
— Моя мама была разочарована из-за неправильного прикуса. Они потратили много денег на брекеты, когда я был подростком.
Кейд смеется вместе со мной.
— Но нет. Они были там, когда это случилось. Они видели, как это происходило со всеми. Они знали, что это произошло не по нашему желанию.
— На что это было похоже?
— Изменение?
Я киваю,
— Ничего интересного. Если бы не моя внезапная смена ракурса, я, вероятно, не заметил бы, что что-то происходит, пока не посмотрел в зеркало. Высота выдала это, а также вздохи и крики.
Он морщится, когда хмурое выражение пересекает его черты.
Ему требуется время, чтобы закончить снимать гольфы, прежде чем скомкать их и выбросить. Затем он двигается дальше вверх по моему телу, задирая сорочку и ожидая, пока я подниму руки, прежде чем натянуть ее над головой.
— Это, наверное, было хуже всего, — наконец говорит он. — Паника, страх, этого было… много. Люди, которые не изменились, не были добры к тем, кто изменился. Подозреваю, не намеренно, но ты ничего не можешь поделать со своей первоначальной реакцией, и это была первоначальная реакция каждого на их новые формы. Для некоторых людей эта реакция — это все, о чем они думали с тех пор. Что касается остальных из нас, то мы более или менее справились с этим и двигаемся дальше. Я бы солгал, если бы не сказал, что были ночи, когда я просыпался в поту и тяжело дышал от кошмарных воспоминаний. Но, к счастью, меня окружают люди, которым наплевать на мою внешность, и я давно понял, что мое тело не решает, кто я. Тела, даже человеческие, меняют форму, поэтому привязывать свою личность к чему-то непостоянному вредно. То, кто я есть, зависит от моего сердца, а не от моей кожи.
У меня щиплет глаза, когда я смотрю на него, восхищаясь этим умным, проницательным, добрым, заботливым и уверенным в себе человеком. Я бы спросила, где он был всю мою жизнь, но я знала, по крайней мере, последние несколько месяцев, что был.
— Ты в порядке?
Кейд нависает рядом со мной, его встревоженные глаза смотрят в мои, пока я сдерживаю слезы, внезапно выступившие у меня перед глазами.
— Эй, детка!
Он вытирает мои щеки.
Я со смехом качаю головой.
— Я люблю тебя.
Выражение его лица сразу смягчается, когда красивая улыбка расплывается на его лице, и он обхватывает мою щеку.
— Я тоже тебя люблю.
— Я хотела сказать это, когда мы не ссоримся, и не потому, что мы должны это сказать. Я хотела сказать это сейчас, чтобы ты знал, что я говорю серьезно. Даже если это безумие, и мы только начали встречаться. Но я люблю, и то, что я провела последние несколько месяцев, узнавая тебя как короля Кейда, подготовило меня к этому чувству.
— Конечно, я чувствую то же самое. Это нормально чувствовать это, понимаешь?
Он снова выглядит обеспокоенным, и это, вероятно, из-за всех этих эмоциональных слез, текущих по моему лицу.
Я смеюсь, чтобы успокоить его.
— Да, я понимаю. Прямо сейчас я так наполнена любовью, что она вырывается наружу в виде слез.
— Хорошо, — неуверенно говорит он, заключая меня в объятия и крепко целует.
Это начинается мягко и нежно, как шепот о том, что мы хотим сообщить друг другу, прежде чем станет грубее и отчаяннее. Его клыки трутся о мои щеки, но они больше не беспокоят меня, потому что я привыкла к ним, и я нахожу утешение в том, как они касаются моей кожи.