Повелитель Островов
Шрифт:
Ноннус сухо улыбнулся.
— Главные ее проблемы, — пояснил он, — это обезвоживание и солнечные ожоги. Я влил в нее столько молока с маслом, сколько она способна принять. Обгоревшую кожу покрыл мазью. И покрошил в молоко печенье с латуком, чтобы до утра побороть простуду.
Гаррик скривился. Теперь, после слов отшельника, он узнал запах ланолина, который, очевидно, входил в упомянутую мазь. Неудивительно, что кожа незнакомки выглядела такой лоснящейся.
— Латук помогает? — спросила Шарина.
— О да, — подтвердил Ноннус. — Я уварил сок до твердого состояния. Ожоги сами по себе не опасны, но они болят так, что забудешь о стреле в заднице.
— Не хотите поднять ее в верхние комнаты? — спросил Гаррик.
Ноннус покачал головой.
— Ваш отец сказал, что она может лежать здесь всю ночь, — сказал он. — Твоя сестра побудет с ней. Когда же женщина проснется, то сможет понемножку передвигаться сама. Если Госпоже будет угодно.
Гаррик впервые внимательно оглядел мускулистые руки отшельника. Теперь ему казалось довольно глупым прежнее предположение, что Ноннус не смог бы самостоятельно поднять женщину наверх.
— Мы отдали ее одежду Илне, чтобы она очистила платье от соли, — сообщила Шарина. — Там такая чудесная материя! Ты обратил внимание, Гаррик?
Тот пожал плечами. Он никогда особо не интересовался одеждой, но знал, что Илна, сестра Кашела, лучшая ткачиха в округе. Уж, наверное, она сможет позаботиться о любом платье…
— Как долго, по-вашему, пробыла она в воде? — спросил он У Ноннуса.
— День. Может, полтора, — ответил тот. — Думаю, не дольше. Иначе при такой светлой коже, как у нее, обязательно появились бы волдыри.
— Отец говорит: она не может быть из Йоля, — произнес юноша. — По его словам, Йоль затонул тысячу лет назад.
Отшельник едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал. Слова Гаррика, строго говоря, не были вопросом, хотя он, очевидно, рассчитывал на ответ.
— А вы слышали про Йоль, Ноннус? — подала голос Шарина.
— Я слышал, что это далеко на востоке, — ответил Ноннус, подымаясь на ноги. — И что он затонул давным-давно, это правда. Но я при сем событии не присутствовал. Таким образом, я знаю только то, что говорят другие люди.
Он кивнул Гаррику, затем обернулся к Шарине. Хотя выражение лица при этом не поменялось, оно стало как-то мягче.
— Если, против ожидания, она проснется ночью, дай ей еще молока с маслом — сколько она захочет. А я вернусь утром.
Уже в дверях, не оборачиваясь, Ноннус добавил:
— Ну и, конечно, буду молиться за нее.
6
Кашел ор-Кенсет вышел из лесу, прислушиваясь к танцевальной мелодии, которую наигрывал на свирели Гаррик. Юноша сидел на пригорке, вокруг него, в низине, паслись овцы: из сочно-зеленых зарослей время от времени раздавалось блеяние.
Услышав шаги, Гаррик обернулся и отложил инструмент.
— Ну что, все в порядке? — спросил он.
— Да. Боджера щипала там почки кизила и запуталась шеей в колючках, когда у нее соскользнула задняя нога, — рассказывал Кашел, поднимаясь на пригорок. — Я все твержу Бейлину, что лучше уж забить эту овцу. Все равно в один прекрасный день, когда я буду не столь проворен, она сбежит или достанется на корм воронам. Но он говорит: уж больно молочная овца, к тому же до сих пор все обходилось — вот и опять я не позволил ей задохнуться…
— Да ты сам еле дышишь, — отозвался Гаррик. Он сидел, прислонившись спиной к священному дубу, чья раскидистая крона давала тень даже в самое знойное лето. Правда, сейчас он грелся на солнечной стороне. Здесь же, под деревом, лежал его колчан и распакованная сумка с завтраком. Поверх сумки Гаррик пристроил открытую книгу. Если Кашел благодаря помощи друга научился писать свое имя и мог прочесть несколько слов, то Гаррик был весьма ученым молодым человеком — он читал древних поэтов для собственного удовольствия.
— Пока, благодарение Госпоже, жив, — проворчал Кашел. — Но если так дальше пойдет, то мое везение однажды кончится.
Он обратил внимание на троицу овец, которые энергично трусили от лесной опушки. Что-то в них было не так. Эти животные и всегда-то выглядели идиотками с безумным взглядом, но сейчас к тому же что-то их напугало.
Кашел отправился с проверкой, оставив Гаррика присматривать за остальным стадом, которое разбрелось по лугу, спускавшемуся к южной границе деревни. Ну конечно, в лесу он обнаружил одну из бейлиновских красавиц, застрявшую в развилке дерева и неспособную выбраться самостоятельно.
— Ну что ж, если бы овцы были столь же сообразительны, как люди, то фермерам не пришлось бы тратиться на пастухов, — заметил с ухмылкой Гаррик. — Хочешь послушать стихотворение?
Он открыл книгу на заложенном месте. Это был один из тех томов, что его отец привез с собой с Орнифала. Переплет — из темной кожи, четкие буквы на отличном пергаменте. Если Кашел и не понимал ничего в чтении, то был в состоянии оценить мастерство переписчика, сохранившего ровность букв и сточек на всем протяжении такого большого текста.
Гаррик прочел:
А ныне пастухи играют на рожках
Тучнеющим стадам в лазоревых лужках,
Чем радуют богов, глядящих за стадами
И Хафта моего лесистыми холмами.
— Ну, как тебе это нравится?
Кашел пожал плечами.
— Нравится, — сказал он. — Красиво излагает. Хотелось бы, чтобы и в жизни все было так просто.
— Вот и я о том же, — подхватил Гаррик, захлопывая томик. — Овечки-то, конечно, высыпали на свежую травку, но и тебе сидеть не приходится, если хочешь быть уверенным, что эти неразумные твари не повесятся, не утонут в болоте или не забредут на высокий утес — потому как они слишком глупы и не догадываются, что летать не умеют. Причем готов биться об заклад, что и в Старом Королевстве дела обстояли точно так же, только Келондрий не догадывался об этом. Отец рассказывал, что он был вовсе никакой не пастух, а богатей, который писал о пастухах.
8
Перевод Э. Байгильдеевой.