Поверить Кассандре
Шрифт:
Памятуя о вашем возрасте, предположу, что у вас в России есть нежные привязанности, и вам станет трудно с ними расставаться. Но я прожил долгую жизнь, и уверяю: настоящий ученый посвящает науке все свои чувства без остатка. Либо, поделив их, уже не может дать науке всего, что от него требуется. Поэтому, решайтесь: быть может, сегодня в ваших руках сошлись нити вашей же судьбы, и только от вас зависит, какой она будет, дальнейшая жизнь. Это большая редкость и великая удача. Ловите же её, дитя!
С наилучшими пожеланиями, искренне ваш, Никола Тесла.
Циммер поймал себя на мысли, что почерк Теслы напоминает ему размашистую молнию посередь неба.
«Право, моя удача так велика, что после поимки её никак не удержишь в руках – какую-то часть нужно выпустить. Но, какую именно часть, какую?! Помыслами я с вами, мистер Тесла, но сердце моё принадлежит не вам…»
– Павлуша! – послышался нежный голос. – Что это вы тайком читаете?
Оленька стояла рядом, глаза её лучились весельем.
– Письмо от мистера Тесла из Соединённых Штатов, душа моя.
– И что же в нём такого интересного?
– Это прощальное письмо…
– То-то, я смотрю, вам грустно, – Оленька, по обыкновению, сунула в руку Павлу ладошку. – Не нужно грустить, сегодня такой день… Пойдёмте...
– …Утром на Невском было форменное столпотворение, – рассказывала Мария Ипполитовна. – Народ прорвал оцепление и окружил императорский кортеж, выказывая верноподданнические чувства. Да и после, в Казанском, во время службы яблоку негде было упасть.
– Да, Фёдор, что и говорить – пришлось натерпеться, – подтвердил Сергей Ефимович. – Когда из толпы выбрались, веришь, на пальто ни единой пуговицы не осталось.
– Да шут с ними, с пуговицами, – усмехнулся Фёдор Ипполитович. – Вечером-то вы куда: на бал или в оперу?
– Честно говоря, нет особого желания, – страдальчески скривился Сергей Ефимович. – После наших похождений балы мне противны, а от театральных постановок – так просто воротит!
– Да, брось ты, это же – «Жизнь за царя»! – возмутился Фёдор. – Эх, жаль мне нельзя!
– И этим я тоже пресыщен! – с каменным лицом объявил Крыжановский.
– На тебя не угодишь, – развёл руками профессор.
– Не слушай его, Фёдор, – вступила в разговор Вера Ивановна. – Кто действительно должен сокрушаться, так это я – Сёмушка-то совсем плох, пластом лежит. А Серёженька с Павлом Андреевичем приглашены в оперу, в императорскую ложу. Серёженька брюзжит по обыкновению, а сам вчера битый час новый орден на фрак прилаживал.
– Вот, значит, как? – с искренней обидой надул губы профессор.
– Ах, Вера, ты всё испортила, – укоризненно сказал Сергей Ефимович. – Мало того, что про Семёна при мне упомянула, хотя я велел этого не делать, так ещё и говоришь, чего не знаешь… Теперь какой сюрприз, придётся сознаваться! Фёдор, официально заявляю, твой лечащий врач снизошёл к личной просьбе Его Императорского Величества и, в честь юбилея царствующей династии, позволил тебе съездить в оперу. Так что орден я не на свой, а на твой фрак прилаживал.
– Совсем другое дело! – покраснел от удовольствия Фёдор Ипполитович. – А то как же без меня играть такой спектакль! Это всё равно, что, скажем… к пломбиру не подать шампанского с ананасами!
– Да, брат, – грустно улыбнулся Сергей Ефимович. – Триста лет простояла династия, это тебе не шутка – триста лет! А потому простояла, что всегда находился кто-то, готовый крепко постоять за неё. Мы с тобой постояли, а дальше – не знаю…
– В такой-то день разве можно изводить себя? – мягко пожурил Фёдор Ипполитович.
– Да, ты прав, в последнее время мнителен становлюсь, уже и бессонница появилась. А всё оттого, что стоит только закрыть глаза, как вижу тот поезд…
Эпилог
Да не подумают читатели, что автор писал под влиянием адского кошмара. Пусть взглянут они испытывающим трезвым взором вокруг, и тогда ясно увидят зародыши всех ужасов, которые пышно расцветут в будущем.
В. Крыжановская «Смерть планеты»
5 мая 1917 г.
Революционная Россия, Петроград.
Поезд медленно полз вдоль перрона. Когда он остановился, и начали выходить пассажиры, небольшая группа встречающих вдруг сорвалась с места и окружила респектабельного, великолепно одетого господина, рядом с которым находились миловидная женщина и двое мальчиков. Сразу стало понятно, что встречающие – ни кто иные как репортёры.
– Господин Троцкий, господин Троцкий! – закричали они наперебой. – Как вы перенесли заключение в канадских застенках?
Нарядный господин Троцкий поставил на землю чемодан и, заложив руку за борт пальто, сказал:
– Я всегда одинаково переношу заключение – стоически. Но, когда рядом страдают близкие люди, – он бросил взгляд на свою спутницу, – Сердце не на месте!
– Но как же всё случилось? За что вас арестовали? – продолжали сыпаться вопросы.
– Мы с супругой, а также наши дети – все добропорядочные и законопослушные граждане США, мирно следовали в Европу на норвежском пароходе, – тоном заправского оратора объявил Троцкий. – В канадском порту Галифакс нас по неизвестной причине схватила полиция и препроводила в лагерь для интернированных моряков германского торгового флота. К счастью, через несколько дней всё разъяснилось, и мы смогли продолжить путь. Что касается причины ареста, то она покрыта туманом.
– Чем вы собираетесь заняться в России?
– О-о, я приехал по приглашению председателя правительства князя Львова, который таким образом отметил мои заслуги перед Россией в борьбе с царизмом. А займусь я одним: продолжу мою общественную деятельность.
– А вы, госпожа Троцкая?
– Моя фамилия Седова! – сказала женщина низким голосом. – Я последую за мужем, куда бы он ни направился.
– А…? – кто-то из корреспондентов попытался обратиться к мальчикам, но старший из них сделал страдальческую гримасу и показал фигу. В следующий момент и младший ребёнок в точности повторил жест брата.