Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
— Вздернуть козла вонючего! — подхватили остальные. — Поставим ему костыль. Пусть любуется пока.
В мгновение ока вся ватага исчезла с площади, словно провалилась сквозь камни мостовой.
— Молодые, вот и бесятся, — донесся из толпы чей-то одобрительный голос.
— Пусть, — ответили ему. — И делом займутся и на пользу. Как увидят синьоры, что за хоромы на площади поставлены, авось поживей думать станут.
Пожалуй, нигде ни одна виселица не возводилась с такой быстротой и так весело, как та, что, словно по волшебству, возникла на самой середине площади. Двое
Неизвестно, устрашил ли приоров вид зловещего сооружения, появившегося на площади, или они вняли доводам Строцци, только не успели мальчишки под восторженный вопль своих товарищей соскочить с верхней перекладины виселицы, как в воротах дворца появился Томмазо Строцци под руку с гонфалоньером справедливости Луиджи Гвиччардини.
— Приоры уходят, — объявил он. — Не забудьте же своего обещания беспрепятственно выпустить их за ворота, дабы они могли с миром разойтись по своим домам.
Одобрительно заворчав, толпа расступилась, освободив узкий коридор, по которому Гвиччардини в сопровождении приоров направился прочь с площади. Последним в сопровождении Строцци вышел Аламано Аччайуоли с большой связкой ключей от всех комнат и служб дворца. Презрительно усмехнувшись, он передал ключи чесальщику Николо Карлоне, командовавшему отрядом чомпи, который охранял дворцовые ворота, и направился следом за приорами.
— Остался ли кто-нибудь во дворце? — спросил Карлоне.
— Только члены комиссии Восьми войны, — ответил Строцци. — Правда, среди нас нет еще Сальвестро Медичи, но за ним уже послали.
— Послушай, Николо, — проговорил Сын Толстяка, подходя к Карлоне, — ни сер Нуто, ни Риформаджони за ворота не выходили. Возьми-ка своих людей, и пусть они обыщут весь дворец.
— Задали вы мне загадку! — пробурчал Николо.
— Ничего, не тушуйся, — весело подмигнув Карлоне, проговорил Марко Гаи. — Ты у нас сейчас самый главный человек.
— Запомни: у тебя ключи, у тебя власть. А ума тебе не занимать, — заметил Лоренцо Камбини. — Ну, с богом!
Карлоне махнул рукой и, сделав знак своему отряду, вслед за Строцци вошел во дворец, не подозревая о великом значении этой минуты, ибо за ним впервые в истории Флорентийской коммуны в правительственный дворец вошел народ.
Томмазо Строцци оказался прав — кроме членов комиссии Восьми войны, во дворце не было ни души. Сер Нуто бесследно исчез.
— Может быть, во дворце есть потайной ход? — спросил Карлоне, после долгих и безуспешных поисков встретившись с Томмазо Строцци, Бенедетто Альберти и другими членами комиссии в Зале советов.
— Возможно, и есть, — ответил Строцци.
В этот момент в зал вошел Сальвестро Медичи в сопровождении важного и разодетого Джорджо Скали.
— Ах, Сальвестро, — воскликнул Строцци, бросаясь ему навстречу, — ты пришел как раз вовремя! Я только что собирался сказать Николо Карлоне, который здесь по желанию народа, что лучшего гонфалоньера справедливости, нежели Джорджо Скали, им не найти. И вот ты, словно угадав мои мысли, приводишь его сюда!
— Э, нет, синьоры, больно вы торопитесь, — возразил Николо. — Надо прежде народ спросить, что он скажет.
В сопровождении Восьми войны и расфуфыренного претендента на высшую должность в коммуне Николо Карлоне вышел на балкон и, замахав рукой, чтобы привлечь к себе внимание толпы, бурлившей внизу, крикнул:
— Чомпи! Народ Флоренции! Хотите ли вы избрать гонфалоньером справедливости Джорджо Скали, вот этого синьора, что стоит рядом со мной?
При этих словах Скали с достоинством помахал народу рукой.
Несколько мгновений площадь молчала, потом разом, как по команде, взорвалась криками:
— Нет! Не хотим! Не хотим Скали! Чем он лучше Перуцци? Чем он лучше Уголини? На что нам синьоры? Мы сами хотим быть хозяевами! Не хотим Скали!
Видя, что дела его ставленника совсем плохи, Сальвестро поспешно вышел вперед, к самым перилам балкона, и, напрягая голос, закричал:
— Да здравствует тощий народ!
Площадь ответила ему одобрительным воем.
— Верите ли вы мне? — продолжал Медичи, театрально раскинув руки. — Всю свою жизнь я болею душой за народ. В прошлом месяце я добился кое-чего для младших цехов. И вот сейчас я говорю вам: я знаю Скали, он честный, справедливый человек и искренний ваш друг.
Едва начав свою речь, Сальвестро понял, что говорит впустую, его не слушали. Под конец он уже сам не слышал своего голоса, потонувшего в яростных криках людей, стоявших внизу:
— Не хотим! Не хотим Скали! На что нам синьоры! Хотим сами!..
— Видишь, что творится? — проговорил он, обернувшись к Скали. — Я думаю, тебе лучше уйти в зал.
Он поднял руки и, когда крики немного утихли, закричал:
— Ладно! Ладно, будь по-вашему. Найдите достойного среди вас, пусть он возьмет знамя гонфалоньера и будет провозглашен синьором.
С этими словами он вынул платок, отер лоб, потом для верности вытер еще и лицо и повторил:
— Пусть он возьмет знамя, и вы сами провозгласите его гонфалоньером справедливости.
На площади началось движение, всегда возникающее в толпе, которая не знает, куда ей идти. Сальвестро не спускал глаз с того места, где рядом со знаменем гонфалоньера маячила высокая фигура аппретурщика Бетто ди Чьярдо. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем у знамени появился Микеле ди Ландо, с непокрытой головой, в старой, заплатанной рубахе, в сандалиях на босу ногу. Он быстро взглянул на балкон, встретился глазами с Медичи, который в ответ на его молчаливый вопрос едва заметно кивнул головой и снова вытер платком сухой лоб.
Ландо повернулся к толпе и, вскинув руку, крикнул:
— Знает ли меня кто-нибудь из вас?
Несколько голосов из толпы закричало:
— Знаем!
— Меня зовут Микеле ди Ландо, — продолжал Микеле. — Я чесальщик в мастерской мессера Алессандро Альбицци. Как и вы все, с детства живу в нужде и терплю всяческие притеснения. Чтобы не подохнуть с голодухи, моя мать на старости лет пошла в прачки. Вот как мы живем по милости синьоров!
— Верно! — закричали вокруг. — Знаем! Сами так живем!