Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
— Братья! — крикнул он как только мог громче.
Его заметили, гул, висевший над площадью, утих.
— Чомпи! — продолжал Лука. — Так прозвали нас жирные. Они говорили — чомпи, а думали — рабочая скотина. Теперь они увидели: чомпи — люди не хуже их. Обойдите город — где они, где жирные? Попрятались! Где их защита, где лучники, копьеносцы, где их ополчение? Сидят по домам. Нас боятся. Слышите, чомпи? Нас боятся! Потому что мы люди. Не разбойники, не воры — люди. И встали за справедливость. И мы добьемся правды, добьемся справедливости!
— Добьемся! — крикнули из толпы. — Да здравствует народ и цехи!
— Да здравствует народ и цехи! — понеслось
— Чомпи! — крикнул Лука, махнув рукой. — Нынче у нас великий день. Его запомним не только мы, но и наши дети. И дети наших детей. И еще мы запомним тех, кто шел впереди. Вон стоит мессер Панцано. Он гранд, но он с нами. Это он вместе с Сыном Толстяка и маленьким отрядом взял дворец Ланы. Он сжег все долговые книги и освободил вас от несправедливых долгов и штрафов! Вот кто истинный рыцарь, рыцарь народа!
— Да здравствует мессер Панцано! — закричали внизу. — Да здравствует Сын Толстяка! Посвятим их в рыцари народа!
— Верно, друзья, посвятим их в рыцари народа! — подхватил Лука ди Мелано, заражаясь новой идеей. — И не только их, — с воодушевлением продолжал он. — Мы спалили дома Строцци или того же Перуцци, но мы не хотим их смерти, не желаем им зла. Мы сожгли их добро, потому что оно нажито неправедно. Они богатели, потому что грабили нас. А против них мы ничего не имеем. И пусть они сами убедятся в этом. Посвятим их в рыцари народа!
— А может, они не захотят! — крикнули из толпы. — Ты у них спросил?
— Пусть только попробуют! — ответил Лука. — Кто им честь оказывает? Мы, народ! Кто посмеет от нее отказаться?
Мысль посвятить в рыцари народа самых достойных своих товарищей и тем как бы закрепить, увековечить свою победу пришлась по сердцу всем без исключения. До сих пор привилегия возводить в рыцарское достоинство, отмечая этим заслуги особо отличившихся граждан Флоренции, принадлежала исключительно власть имущим и осуществлялась правительством. Народ мог лишь глазеть на торжественную церемонию и кричать, приветствуя новоиспеченных рыцарей. Теперь же впервые за всю многовековую историю Флоренции привилегия эта оказалась в руках народа, больше того, голытьбы, тех, кого прежде и за людей-то не считали, — в руках чомпи! Можно понять восторг, охвативший этих отверженных, и воодушевление, с каким они выкрикивали имена тех, кого великодушно желали отличить в минуту своего торжества.
Честь объявлять избранных рыцарями народа предоставили графу Аверардо. Панцирник Симончино ди Бьяджо вызвался принести рыцарские доспехи и меч, а нотариус Аньола Латини, помогавший чомпи еще во время сходки в Ронко, вооружившись пером, записывал имена тех, кого площадь удостаивала посвящения в рыцари.
Вслед за мессером Панцано, чесальщиком Гвидо Бандьера, булочником Вьери дель Порчелло и Сыном Толстяка выкрикнули имя Сальвестро Медичи. Затем серу Аньоло Латини велели внести в список имя самого гонфалоньера справедливости Луиджи Гвиччардини и еще несколько десятков имен, сплошь членов самых видных и богатых семей Флоренции, среди которых оказалось и имя Алессандро Альбицци. Многие почтенные флорентийцы, узнав, что чомпи намерены объявить рыцарями народа даже тех, чьи дома сами же сожгли, только презрительно улыбались и пожимали плечами, считая такую непоследовательность проявлением глупости и рабской психологии взбунтовавшихся плебеев. Однако, побывай они на площади, им, может быть, пришлось бы переменить свое мнение. Глядя, с каким выражением эти плебеи выкрикивают имена Риньери и Симоне Перуцци, Гвидо Макиавелли, Томмазо Строцци и Алессандро Барди, Вьери Камби, Спини и других жирных пополанов, невозможно было отделаться от мысли, что делают они это неспроста, что, выкликая то весело, то с насмешкой имена самых Влиятельных людей коммуны, они хотят не столько показать себя великодушными хозяевами государства, сколько продемонстрировать свое превосходство над любым богачом Флоренции, начиная с самого главы правительства.
Сальвестро Медичи посланцы чомпи нашли в его доме на виа Мартелли. Выслушав их, глава партии Восьми войны без тени улыбки поблагодарил за оказанную ему честь и обещал тотчас прийти на площадь.
— Впрочем, постойте, — воскликнул он, узнав, что им еще предстоит посетить дом Алессандро Альбицци. — Зачем вам лишний раз тащиться по жаре? Перед вашим приходом я как раз собирался к синьору Алессандро. Я и передам ему ваши слова.
«А то как бы он не велел прогнать вас палками», — добавил он про себя.
В комнате, куда провели Сальвестро, кроме хозяина дома, находился еще Микеле ди Ландо. С тех пор как хозяин отличил его своим вниманием, Ландо уже не раз появлялся в этой комнате, приходя то с докладом, то с доносом, каждый раз стараясь всячески выказать свою преданность. На сей раз он принес две вести, обе неприятные. Первая весть была о том, что чомпи сожгли все три дома синьора Николайо. Второе известие, принесенное надсмотрщиком, заинтересовало Алессандро гораздо больше, хотя на первый взгляд оно было куда менее значительно, нежели первое.
— Помните, ваша милость, записку, которую я вам принес? — спросил Микеле ди Ландо.
— Ну и что? — прервал его синьор Алессандро. — Что ты вспомнил о записке?
— Так вот, — продолжал надсмотрщик, — вчерашний день моя мать отправилась к одной синьоре за бельем… жить-то ведь надо… Идет, значит, мимо Нунциаты, там на паперти вечно нищие толкутся… Идет и вдруг видит того самого старика, что ей в тюрьме ту записку сунул. Сидит среди нищих, и собака при нем, какие со слепыми ходят. Прошла мать мимо, а потом сомнение ее взяло: какой же он, думает, слепой, коли он зрячий? Дай, думает, еще раз взгляну, может, обозналась. Возвращается, а слепого уж и след простыл, ни его, ни собаки…
Микеле продолжал еще что-то говорить, но синьор Алессандро больше его не слушал. Чекко. Опять этот проклятый Чекко! Когда же конец, думал он, когда же злой рок перестанет преследовать его? Когда-то он полюбил женщину, впервые и на всю жизнь, но она предпочла скрыться от него в могилу. Он вырастил, поставил на ноги племянника, но тот предал его, перебежав к врагам, к этим проклятым чомпи. Мария, к которой он относился, как к дочери, сбежала из дому, ночью, тайком, не попрощавшись. Все бегут от него, словно от зачумленного. И только этот проклятый Чекко, только он ходит где-то рядом, подстерегая момент, чтобы отомстить… Ничто не в силах удержать его, ни запоры, ни толстые стены, ни каменные норы Стинке! Смерть — вот единственная преграда, которую он не сможет преодолеть…
— Как думаешь, где он скрывается, где живет? — словно издалека, услышал он свой голос.
Микеле развел руками.
— Кто ж его знает? — проговорил он. — Может, с нищими у святой Урсулы. Коли так, его не выследить. Там у них вроде братства, один другого не выдаст…
Как раз в этот-то момент слуга и ввел в комнату Сальвестро Медичи. Поглощенный своими мыслями, синьор Алессандро не сразу понял, чего хочет от него почтенный глава партии Восьми.
— Посвящать в рыцари? — пробормотал он. — Кого посвящать? Какое мне до этого дело?