Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
— Уйдите с дороги! — крикнул он, когда отряд чомпи подошел к ним почти вплотную. — Нам надо пройти на площадь.
— Нечего вам там делать, — ответили из толпы. — Приоры объявили, что праздник единения будет вечером, когда спадет жара. Приходите вечером, вот тогда вас пустят.
— Хотел бы я знать, кто помешает нам пройти, — проговорил мессер Панцано, делая несколько шагов вперед.
— Да вот хоть я! — крикнул один из пополанов.
Прыгнув вперед, он размахнулся и изо всей силы опустил свой меч на незащищенную, как ему казалось, голову рыцаря. Однако мессер Панцано ждал этого выпада. Молниеносным движением он отбил оружие противника, а в следующее мгновение сокрушительным ударом поверг его на землю.
— Дорогу! — крикнул он.
Но пополаны
— Что же это такое? По трое на одного? — крикнул Бароччо. — А ну, братья, подсобим!
С этими словами он вместе с Чири и Сыном Толстяка, не дожидаясь приказа рыцаря, бросился к сражающимся. Через минуту трое ремесленников уже лежали на мостовой, а остальные предпочли спастись бегством, бросив раненых на произвол судьбы. Путь был свободен. С криками «Да здравствует тощий народ!» огромный отряд чомпи быстро прошел через улицу и расположился подле своего знамени прямо перед Дворцом приоров. Цеховые ремесленники и жирные пополаны, толпившиеся на площади, не проявили к ним никакой враждебности, тем не менее мессер Панцано, опасаясь, как бы отряд не оказался в ловушке, разослал хорошо вооруженные группы чесальщиков охранять все выходы с площади. Едва он успел принять эти меры предосторожности, как в конце улицы Вакеречча появился значительно поубавившийся отряд ремесленников и жирных пополанов во главе с Микеле ди Ландо и Бенедетто Карло-не, который нес знамя гонфалоньера. Увидев, что улицу охраняют чомпи, и поняв, что, пока он без толку метался по городу, они стали хозяевами площади, Ландо не на шутку перепугался.
— Что, если они не пустят нас во дворец? — с тревогой спросил он, наклонившись к Карлоне.
— Не посмеют, — ответил сапожник. — У нас знамя. Главное — не надо показывать, что мы их боимся.
С этими словами он высоко поднял древко и с криком «Дорогу знамени гонфалоньера справедливости!» пошел прямо на людей, стоявших в конце улицы. Как он и ожидал, чомпи не решились напасть на главное знамя коммуны. Ландо молча пересек площадь и, бросив поводья лошади солдатам, вместе с Карлоне поспешно скрылся во дворце, провожаемый гневным и угрожающим ропотом, долетавшим из рядов чомпи. Им уже было известно, что именно он напал на их посланцев и по его приказу их держат в заключении. Поэтому, увидев его входящим во дворец, сотни людей закричали ему вслед, требуя освободить своих товарищей.
— Выпустите Тамбо! Выпустите Марко! — кричали чомпи. — За что вы их там держите?
Кто-то даже пустил стрелу в одно из окон дворца.
Через некоторое время на балкон дворца вышел приор Спинелло Борси в сопровождении Бенедетто Альберти и Томмазо Строцци. Стараясь перекричать шум, Борси крикнул стоявшим внизу чомпи, чтобы они не кричали понапрасну, ибо приоры проводят разбирательство и, если увидят, что арестованные не провинились перед коммуной и приорами, их тотчас отпустят.
— Да что там разбираться! — неожиданно закричали из толпы цеховых ремесленников, стоявших неподалеку от отряда чомпи. — Бросайте их вниз, и вся недолга! Бросайте вниз тех двоих из Восьми, которые хотят синьора! Смерть чомпи, которые хотят синьора!
— Что они такое орут? — обернувшись к товарищам, с недоумением спросил Сын Толстяка. — Какого синьора? Кто хочет синьора?
— Черт их знает! — пробормотал Чири.
— Пустые голофы! — презрительно махнув рукой, сказал граф Аверардо. — А мошет быть, от шары опалтели.
Мессер Панцано покачал головой и нахмурился. Ремесленники, покричав, успокоились. На чомпи они не обращали внимания, во всяком случае, не проявляли к ним никакой враждебности. Над площадью плыл негромкий, ленивый гул. Из дворца объявили, что приоры начнут праздник единения, когда немного посвежеет, не раньше шести-семи вечера. Толпа, беспорядочно заполнявшая площадь, расползлась, поредела. Многие разошлись по домам с намерением вернуться к вечеру. От огромного отряда чомпи осталась дай бог половина, остальные разбрелись кто куда.
Весь день простояли чомпи на солнцепеке у раскаленных стен Дворца приоров вокруг своего знамени, которое не выпускал из рук Николо да Карлоне. Посланцы других цехов, занимавшие противоположную часть площади, жались к домам, где темнели островки тени. Чомпи же негде было спрятаться от зноя. Наконец раскаленное светило опустилось к крышам домов, тени стали заметно длиннее, и, хотя разогретый за день камень площади продолжал источать жар, дышать стало полегче.
На площадь начал стекаться народ. По одному, по двое, небольшими группами с разных сторон подходили ремесленники, зажиточные и среднего достатка, шпажники и кузнецы, булочники, рыбники и важные мясники с огромными, поблескивавшими на солнце топорами. Не меньше собралось и людей богатых, купцов, менял, сапожников, шерстяников и сукноделов.
Стоя рядом с Микеле ди Ландо у окна, Сальвестро наблюдал за крошечными фигурками людей, которые тоненькими ручейками стекались на площадь из окрестных улиц и вливались в отряды, группировавшиеся вокруг цеховых знамен. На серой, почти белой от солнца мостовой эти отряды казались темными лужами. С каждой минутой они растекались все шире, сливались друг с другом, окружая сплошным кольцом стоявший посредине отряд чомпи. Теперь, рядом с огромной массой цеховых ремесленников и жирных пополанов, он уже не казался таким внушительным, как вначале, что, может быть, объяснялось еще и тем, что многие чомпи, покинувшие своих в самую жару, так и не вернулись на площадь. К семи часам все, кто по расчетам Сальвестро, должен был прийти на площадь, были в сборе, и он приказал Ландо дать условный сигнал, которым служил приказ внести во дворец цеховые знамена. Все еще не отходя от окна, Сальвестро смотрел, как двадцать две фигурки с разноцветными лоскутками над головой торопливо направились к дворцовым воротам. Только одно знамя, с летящим ангелом, знамя чомпи, продолжало развеваться посреди площади, не двигаясь с места.
— Проклятье! Неужели их предупредили? — воскликнул Сальвестро и бросился вон из комнаты.
В Зале пятисот собрались все приоры и члены комиссии Восьми войны. В дальнем углу толпились знаменосцы цеховых ополчений со своими знаменами.
— Бенедетто, — проговорил Сальвестро, обращаясь к Альберти, — возьми с собой кого хочешь, хоть Томмазо, — он кивнул в сторону Строцци, — наобещай им что угодно, только уговори эту рвань отдать знамя. Во что бы то ни стало, слышишь? Иначе наш план не стоит и сухой фиги!
Сейчас никто лучше его не понимал, насколько важно было забрать у чомпи их знамя. Уж кто-кто, а он-то знал, что, пока они находятся под защитой ангела, летящего на их знамени, никакое красноречие, никакие приказы не заставят младшие цехи и особенно два вновь созданных цеха божьего народа выступить против утвержденного законом цеха чомпи и его знамени. А в одиночку, без помощи ремесленников, жирным никогда не одолеть хорошо вооруженных и решительно настроенных чесальщиков.
Через полчаса Строцци и Альберти вернулись ни с чем. Все еще не желая верить в крушение своего плана, Сальвестро послал на площадь несколько приоров, но и им повезло не больше. Тем временем солнце уже задело краем за холмы на горизонте, самое большее через час должны были угаснуть последние отблески дня, а вместе с ними и надежда покончить с безумными притязаниями плебеев.
— Если бы их как-нибудь разделить, что ли… — растерянно проговорил Спинелло Борси, останавливаясь за спиной Сальвестро, который, сжав кулаки, с яростью глядел через окно на площадь, уже погрузившуюся в тень.
И тут Сальвестро осенило.
— Быстро! На балкон! — крикнул он и так стремительно повернулся, что приор от неожиданности отпрыгнул назад. — Идем, — продолжал он, хватая Борси за рукав, — я научу тебя, что надо сказать.
Когда Сальвестро, Борси и прихваченный для пущей важности приор, чесальщик Боннакорзо ди Джованни, появились на балконе, площадь встретила их недовольным гулом: люди устали от многочасового стояния и напряженного ожидания.