Поверженный демон Врубеля
Шрифт:
– Заходи, – она посторонилась. – Чувствуй себя как дома… слушай, может, кофеечку сварганишь, пока я рожу умою?
Перед Людмилой она не собиралась играть, считала ее своей. И пожалуй, в этом было некоторое преимущество.
Людмила разулась в коридоре, тесном, ко всему и захламленном. Нашла тапочки размера сорок третьего, но хотя бы сухие. А в ботинки напихала бумаги, благо валялись в углу газеты бесплатной рекламы. Конечно, ботинки не высохнут, но хотя бы хлюпать не будет.
Носки отправила
Кухня заросла.
Нет, Ольга никогда не была хорошей хозяйкой, и время от времени по этому поводу случались скандалы. Впрочем, следовало заметить, что скандалы случались порой и вовсе без повода.
– Людок… а бутеров сделаешь? – донеслось из ванной.
Шумела вода.
И значит, Ольга надолго… пускай, все равно уж лучше тут, чем под дождь выбираться.
Людмила собрала грязные чашки, отправила в мойку. И тарелки туда же. В мусорное ведро – пустые консервные банки и макароны из старой кастрюли, на них появился уже характерный синеватый налет.
Чайник сполоснуть. Посуду помыть… Ольга в ванной пела. И похоже, не знает она про Мишку. Пусть и разругались они, но Ольга не настолько равнодушна, чтобы вот так… или настолько?
Могла ли Ольга убить?
Зачем ей?
Из ревности. От обиды. Зависти творческой… мало ли причин, мало ли подводных камней в чужой-то жизни?
В холодильнике, к вящему удивлению Людмилы, обнаружились и икра, и нарезка, и весьма недешевый сыр с плесенью, определенно купленный в том же супермаркете, где и Мишкин. Хотя… если подумать, не так много в городе магазинов, в которых продают сыр с плесенью.
– И снова здравствуйте… – на кухню Ольга явилась, когда чайник засвистел. – То есть привет, Людок. Рада тебя видеть. Чему обязана?.. Если тебя Мишка послал…
Черный халат, из новых, хотя Ольга и тяготела к черным шелковым халатам, но этот выделялся среди прочих тем, что явно был куплен не на рынке.
Черный шелк.
Черное кружево. Черные чулочки с красной подвязкой, которая не то съехала под колено, не то была изначально надета так, с вызовом. Черные волосы на пробор.
Черные тени.
И за этой чернотой теряется лицо Ольги, типично славянское лицо, округлое, с носом курносеньким и светлыми бровями, которые Ольга по давней привычке подрисовала карандашом.
– Мишка умер, – сказала Людмила и чашку подвинула.
Черную.
Ольга полагала черный цвет необыкновенно стильным. И чашки свои, квадратные, высокие и отвратительно неустойчивые, забрала с собой. Всем врала, что итальянский эксклюзив, хотя купила их на старом рынке…
– Охренеть, – сказала Ольга, плюхаясь на стул. – Чего, правда?
– Правда. Вчера похоронили. Я тебе звонила.
– Вчера?
– Два дня тому…
– А… мы
Людмила сама не поверила, когда сказали…
– Ленечка сказал, что мои нервы надо лечить. – Ольга вытащила из кармана халата мундштук и сунула в рот. – Бросать пытаюсь… а тут еще и нервы.
Нервы Ольгины были крепче стальных канатов. Но Людмила не произнесла этого вслух.
– Значит, ты не знала?
– Неа… а… от чего он… ну… – Ольга страшилась выговорить это слово.
Вот удивительно.
Она полагала смерть недооцененной частью современной культуры и писала монохромные картины, с могилами и крестами, с уродливыми покойниками и кособокими гробами. От картин этих веяло тоской, оттого и не продавались они. Но Ольга верила в собственную избранность.
А говорить о смерти вслух опасалась…
– Убили.
– Кто? – вот теперь она и вправду удивлена.
– Не знаю. Но найду, – Людочка вдруг смутилась. – Не я найду. Мишкин брат ищет…
– Тот самый?
– Да.
– Что, реально приехал? – Ольга поерзала на стуле. – Какой он?
Хороший вопрос.
Какой?
Не такой, как Людмила себе представляла. И точно не такой, каким был прежде. Высокий. Массивный. Мрачный, но в то же время…
– Он реально при бабках? – Интерес в Ольгиных глазах оформился.
– Да.
– Круто… познакомь, – это прозвучало не просьбой – приказом.
– Зачем тебе? У тебя же…
– Ленечка? – Ольга отмахнулась. – Он, конечно, милый… и деньги есть, но сама понимаешь, деньги деньгам рознь. А девушка должна думать, как устроить свою личную жизнь с наибольшею выгодой, пока молода… не то останется одна-одинешенька и без денег.
Кажется, это обстоятельство расстраивало Ольгу куда сильней одиночества.
– Вот как ты, – добавила она и мундштук уронила.
Наверное, следовало бы обидеться на этот укол, но Людмила пожала плечами. К чему обиды, когда правду сказали? Одна-одинешенька… и без денег. Как уж есть.
Стас… сегодня есть, завтра вернется в свои дали, выкинет Людочку из головы. А она забудет о нем и нынешнем приключении, которое именно приключение, как бы цинично это ни звучало. Мишку жаль, но… Людмила не привыкла врать себе.
Ей нравилось то, что она делала, пусть, если разобраться, не делала ничего для себя нового.
– Скажи, Мишке не угрожали…
Кажется, об этом всегда спрашивали в кино. И если бы угрожали, Мишка бы сказал Людмиле. Или нет? Он ведь промолчал о заказе, о деньгах… и о той женщине, для которой купил шампанское.