Поверженный
Шрифт:
То, что произошло на станции Каган, повергло его в смятение, он едва не умер от страха. Шел девятый час, в зале ожидания горели фонари. Он сидел среди разных людей, вокруг были и русские, и казахи, и узбеки, и таджики. Ни одного знакомого. Это было хорошо. Воздух в зале ожидания был спертым, вонючим, вокруг курили махорку, рядом возились дети, спали, ели, тут же мочились, голова кружилась от невообразимого шума, криков, говора людей. Но выхода не было — приходилось терпеливо ждать. Он сидел с краю на длинной скамье и держал в руках газету, но не читал, а закрывался ею от каждого вновь входящего
Он еще не купил билет: у кассы стояла большая очередь. Он подумал, что сядет в поезд без билета, а там скажет, кто он такой, заплатит за место в вагоне. В это время к нему подошел мужчина в форме железнодорожника, остановился перед ним и, запинаясь, на ломаном узбекском языке сказал:
— Вас спрашивает начальник, просит, чтобы вы зашли к нему в кабинет.
Низамиддин оцепенел: он решил, что получен приказ о его аресте, что сейчас его повезут обратно в Бухару. Но, несмотря на страх, охвативший его, он взял себя в руки и строго сказал:
— Вы, наверное, ошиблись. Вы знаете, к кому обращаетесь?
— Нет, я не ошибаюсь, — отвечал железнодорожник, — я знаю: я говорю с назиром внутренних дел Бухарской республики.
Теперь он уже не сомневался. Он решительно встал со скамьи, сложил газету, засунул ее в карман своих грубых панталон. Делать нечего, надо держаться!
Начальник станции при его появлении встал. Никого в кабинете не было. Низамиддин удивился, он молчал.
— Здравствуйте, здравствуйте, назир-эфенди! — поздоровался по-русски начальник станции. — Проходите, пожалуйста! Почему вы сразу ко мне не зашли?
— Зачем вас беспокоить? — улыбнулся Низамиддин. — Я хотел побыть немного среди простого народа, посмотреть, как он живет…
— Хорошо, хорошо, я понимаю, вы хотите познакомиться с нашими порядками, — сказал начальник станции, приглашая Низамиддина сесть и садясь сам. — Да, конечно, здание вокзала требует ремонта, надо бы создать лучшие условия для пассажиров, но что поделаешь, денег нет, материалов нет, инвентаря нет… Вот если бы правительство Бухары пришло нам на помощь, то мы отремонтировали бы вокзал в Кагане.
— Хорошо, — многозначительно пообещал Низамиддин. — Я поговорю с товарищем Файзуллой Ходжаевым. Мы обязательно поможем. Ведь Каган и наша станция!
— Да, да! — обрадовался начальник станции. — Каган подведомствен и Бухаре. А скажите, пожалуйста, какой ветер занес вас сюда?
— Я должен поехать в Карши. Срочное и в какой-то степени секретное поручение. Прошу, чтобы о моем отъезде в Карши никто не узнал.
— Будьте спокойны.
Но у нас вагоны только третьего класса. Просим извинения, но на этой ветке не ходят скорые и почтовые поезда.
— Ничего, я это знаю.
Начальник позвонил в кассу. Быстро принесли билет.
— Я сам вас посажу в поезд, поедете в купе проводника.
— Благодарю, — сказал Низамиддин.
Казалось, год прошел, пока наконец подошел поезд. Низамиддин почти не слышал, о чем его спрашивал начальник станции, едва отвечал, он боялся, что вот-вот явятся чекисты и арестуют его прямо здесь, в кабинете начальника. Всякий раз звонок телефона заставлял его вздрагивать. И как назло, телефон все время звонил. Часто вызывали начальника, и он, извинившись, уходил.
Наконец начальник усадил его в вагон, устроил в купе проводника и, попрощавшись, вышел. Когда поезд тронулся, Низамиддин вздохнул с облегчением, сказал проводнику, когда его разбудить, и улегся, положив под голову подушку.
Он спокойно проспал до Карши, в два часа ночи его разбудили:
— Просили разбудить, когда будет Карши…
— Да, да, — сказал Низамиддин, поспешно вскочил с места и сошел с поезда.
Его встретили два человека, похожие на милиционеров, взяли его хурджин и, отойдя в сторону от станции, усадили на иноходца…
Шаги на дворе и у двери прервали воспоминания Низамиддина. Вошел человек средних лет, длиннобородый, в пепельной чалме в два оборота, в стеганом халате, подпоясанном платком, снял у входа свои кауши и, ступая грязными ногами по кошме, приблизился к Низамиддину. Привстав, он слегка пожал протянутую ему руку.
— Как ваше здоровье? Добро пожаловать в нашу келью!
— Так вы хозяин этого дома? — спросил Низамиддин. — Я не видел вас, когда приехал.
— С утра уходил в горы, надо было, да и кислячки немного собрал, — ответил длиннобородый. — Мне сообщили, что вы прибыли. Очень рад, что остановились в нашем бедном жилище. Здесь вы можете чувствовать себя как дома, располагайтесь удобней, приказывайте, все, что вам надо, мы исполним!
— Спасибо! — сказал Низамиддин, а сам подумал: Хоть бы ты принес на подносе немного той кислячки, что собрал, и угостил бы меня…
— Мне сказали, что вы хотите видеть Махсума? — сказал мужчина.
— Махсума? А кто это такой? — испуганно спросил Низамиддин.
— Махсум… — задумчиво проговорил хозяин и, поглаживая бороду, внимательно посмотрел на Низамиддина.
Господин Асад Махсум… Конечно, сейчас наше время трудное, не каждому можно доверять… Я понимаю вашу осторожность. Я, ваш покорный слуга, один из доверенных людей Махсума. Да, поверьте, я один из верных людей. Вас недаром поместили в этом бедняцком доме. Это один из дворцов господина Махсума. Две недели назад он жил здесь. Потом, когда нужно было, перебрался в кишлак Оби Кабуд… А сейчас, насколько мне известно, он поднялся выше — в Санг Калу… Мой господин бывает в самых разных местах… Люди, которые вас встречали и проводили сюда, опытные и преданные люди. Один из них — мой сын. Вы можете довериться мне.
Низамиддин понял, что его собеседник не такой уж глупый степняк, как выглядит, а деловой и толковый человек, который еще до его приезда разведал о нем все, знал, кто он, чем занимается. Он немного успокоился и сказал:
— Простите, я ведь незнаком с вами…
— Меня зовут Закирбай, во времена его высочества эмира меня называли Закирбай-джевачи. Здесь в округе меня все знают и уважают. У меня два сына, оба взрослые, смелые и во всем мне послушные. У меня есть земля, немало добра и скота. Но иные люди, вот как и вы, увидев мою длинную бороду и пестрый халат, смотрят на меня недоверчиво, не придают значения… Ну и пусть, это даже в какой-то степени хорошо для нашего времени, ваши джадиды и младобухарцы не обращают на меня внимания, а я назло им хожу себе, живой и невредимый.